это вообще не канон… Но и баранину, в общем-то, я тоже не очень люблю – ее многие не любят из-за специфического аромата мяса.
Короче говоря, зашли мне только чуть пресноватые лепешки-лодочки, испеченные в тандыре… А может, все дело в присутствующей рядом незнакомке, так взволновавшей меня? Или же утреннем конфликте, что мог запросто похоронить все мое предприятие, а следом и весь проект?! Или же в проговорившемся дружиннике, едва ли не «запалившим» всех нас?
Или, может, все вместе?!
Слегка раздраженный, я первым встал из-за дастархана. И даже не посмотрев назад, где все еще трапезничает горянка со своими телохранителями, подошел к «стойке», где неизменно вежливый служка принимает заказы. За мной поспешил Алексей – и как только он поравнялся со мной, я обратился к немолодому уже служке в цветастом, но потасканном халате:
– Есть ли у вас сладости?
После того, как проштрафившийся толмач перевел мой запрос, «чайханщик» с лукавой улыбкой ответил:
– Есть свежие и засахаренные фрукты, а также колотый сахар!
– Понятно. Блюдо с фруктами, и свежими, и засахаренными, за дастархан госпожи, недавно вошедшей в чайхану с двумя нукерами. И чтобы все свежее! Это – за наш обед и сладости. Хватит?
Я протянул оставшийся от вечерней трапезы серебряный дирхем, практически наверняка уверенный в том, что его хватит – и что должно еще немало так меди остаться на сдачу! В иной ситуации я бы стребовал ее обратно – но сейчас вдруг решил шикануть. Типа деньги не считаю…
Ну да, ну да – ведь завтра утром я намереваюсь вновь заглянуть в караван-сарай, но только в компании с пиратами! Да вот, кстати говоря…
Я поманил к себе пальцем радостно закивавшего служку, уже успевшего дать распоряжение мальчишкам-официантам, и очень тихо уточнил:
– Скажи-ка, а госпожа ночует в караван-сарае?
Лукаво улыбнувшийся немолодой татарин с глубокими залысинами на висках отрицательно покачал головой, а Алексей тотчас перевел его ответ:
– Говорит, что в первый раз ее видит.
– Вот как? Ну, хорошо, хорошо…
Уже покидая чайхану, я увидел мальчишку, спешащего к дастархану горянки с огромным на фоне «официанта» подносом, заставленным тарелками с медовыми, сочными грушами, с виду уже спелыми яблоками, мясистыми такими абрикосами и тонко нарезанной дыней… А также дольками засахаренного апельсина, традиционной восточной сладостью из средневековья. И я не смог не сдержать довольной улыбки, сделав в уме пометку о том, что чайханщику и его слугам надо бы сохранить жизни. Уж больно толковые, понимающие парни…
Вообще, в мое время имеет место быть не очень, на мой взгляд, изысканная традиция угощать понравившихся незнакомок алкоголем. Из разряда «бокал-бутылку шампанского за тот столик» или же «коктейль вон той девушке»… Пошлость это все. Каким бы ни был дорогим и изысканным алкоголь, всегда остается ощущение, что мужчина хочет напоить девушку, а после воспользоваться ее уязвимым от хмеля состоянием… То ли дело десерты! Конечно, можно натолкнуться на поклонницу здорового образа жизни или худеющую мадам – но в большинстве своем представительницы прекрасного пола просто обожают сладкое. Тем более можно перестраховаться и заказать фруктовый, или просто не очень большой десерт, перед которым уже мало кто устоит… И ведь мужчина, угощающий девушку сладким, создает совсем иное впечатление – это уже не ковбой на одну ночь, это заботливый кормилец со вкусом, понимающий истинные женские желания!
…– Ну что, Микола, спасибо тебе за помощь. Я ведь обещал, что отблагодарю тебя?
Казак с чуть хитроватой улыбкой кивнул.
– Тогда поступим так – ты у нас рыбак, верно? Привози сегодня днем весь остаток вашей рыбы – только смотри, чтобы не тухлой, – купим у тебя все по той цене, что назначишь… И вот еще: мы тут пару дней побудем, поторгуемся, может, выкупим кого из своих, коли найдем. А раз так, нам потребуется побольше еды на обратную дорогу.
Я на мгновение прервался, обдумав аргументы, после чего продолжил:
– Только это, речную рыбу мы и сами на Дону наловим. Но говорят, что в море есть кефаль, камбала, может, даже кумжа попадется, рыба с красным мясом? Вот ее бы попробовать… Так что, Микола, два, может даже три дня мы здесь еще пробудем. Потому собирай своих хлопчиков и идите в море – наловите нам хорошей рыбы, а я возьму все разом. Уговор?
Глаза Микола счастливо заблестели:
– Конечно, конечно, уговор!
– Только постарайтесь выйти сегодня, чтобы успеть наловить достаточно вкусной морской рыбки…
Когда обрадованный казак покинул нас, Алексей, с напускно-скучающим видом посматривающий по сторонам (и запоминающий, где находятся торговые склады), негромко спросил:
– Через три дня нас ведь уже не будет в Азаке?
Немного помолчав – тем самым выказывая свое неудовольствие за недавний прокол дружинника, – я согласно кивнул:
– Не хочу, чтобы казаки Миколы попали под раздачу, когда начнется бой. Но и по реке вверх их не пошлешь – встретятся с повольниками, и еще неизвестно, чем эта встреча для рыбаков кончится… А то еще успеют испугаться, уйти, да поднять в Азаке шум! Нет, пусть лучше отправятся в море – а уж там, коли ума хватит, на обратном пути пройдут мимо града…
Алексей согласно кивнул, после чего с чуть виноватым видом понуро опустил голову:
– Федор Иоаннович, ты уж извини меня за трапезу, само собой с губ сорвалось.
Вновь немного помолчав, я сухо ответил:
– Извиняю. Но помни – еще один такой прокол может нам выйти боком. Не думай, что в Азаке мало людей, разумеющих нашу речь. Вполне могут и услышать, да задуматься… Ладно, ты сметливый, сам все понимаешь.
Дружинный согласно кивнул – и я уже с улыбкой, дружески хлопнул его по плечу:
– Все, идем на торг, посмотрим, как дела у Андрея и Славы, а заодно взглянем и на невольников.
…Базар Азака произвел на меня весьма тягостное впечатление. Очень большой – занимающий площадь едва ли не в третью часть города, – он не менее чем наполовину забит рабами. Среди которых очень много черкесов; девушек и молодых женщин – некоторых так довольно редкой красоты. Но куда больше юношей – коих по-прежнему продают в Египет, где из них воспитывают воинов-рабов, мамлюков. Впрочем, воины-рабы ценятся не только в Египте, но и по всему исламскому миру, где они чаще всего именуются гулямами…
Потухшие взгляды, обреченная безнадега, написанная на лицах живого товара, – и тщательно замаскированная, глухая ненависть к хозяевам, смешанная с презрением к покупателям. Тень этих чувств еще можно рассмотреть в глазах рабов, если долго смотреть прямо в них – и чем моложе невольники, тем сильнее их ненависть,
