— Доспехи оденешь? — спрашивает жена.
— Нет, — отвечаю я, потому что после обеда буду воевать головой.
Скифская ила расположилась примерно в центре долины, подальше от крутых горных склонов, с которых может прикатиться нежданчик. На свежем воздухе холоднее, чем в шатре, но намного теплее, чем было ночью в горах. Температура около нуля, и на солнечных местах подтаивает снег, который лежит тонким слоем во впадинах. С выпуклых мест его сдуло ветром. Три пленника сидят на бревне у арбы, кутаются в одеяла. За одну ногу каждый привязан к колесу. У всех синяки на лице, причем у двоих под каждым глазом. Старшему уксию года двадцать два, а младшему вряд ли больше пятнадцати. И это с учетом того, что синяки старят. За пленными присматривает часовой с дротиком. Ему не нравится эта обязанность, но старательно служит, потому что я сказал, что пленные стоят столько, сколько весят. Это если взять не золотом, а серебром.
Я подхожу к пленным, спрашиваю на смеси персидского и эламитского языков, который не сильно изменился с тех пор, как я его учил, разве что нахватался арамейских и персидских слов:
— За вас заплатят выкуп?
— Смотря какой, — сказал старший уксий.
— По пять мин серебра за каждого, — потребовал я среднюю цену молодого раба-мужчины.
Пленные переглянулись, и старший огласил общее решение:
— Заплатят.
— Я должен услышать это от тех, кто будет платить. Сейчас поедем в ваши деревни, поговорим с вашими родственниками. Если они подтвердят, что готовы заплатить за вас, то вернемся в лагерь и будем ждать, если нет, продам вас в рабство, — потребовал я и спросил: — Чья деревня ближняя?
— Мы из одной деревни, — ответил старший уксий.
— Далеко она отсюда? — спросил я.
— Там, — показал он на горы, ограждающие долину с севера, которые были километрах в пяти от нас.
— Прекрасно! — оценил я. — Сейчас приведут лошадей, будешь показывать дорогу.
Думал, доберемся за час, но потратили около двух. Горы оказались дальше, чем я предположил, и дорога постоянно петляла. Такое впечатление, что ее прокладывали по следу капель огромного быка, поссавшего на ходу. В деревне было с полсотни домов, таких же убогих, как те, что мы недавно грабили. Аборигены не стали разбегаться, завидев два десятка всадников. Привыкли уже, что новый правитель обирает их сам, другим не разрешает. Навстречу нам вышли два старика с кривыми клюками, на которые оперлись двумя руками, остановившись посреди узкой дороги. У обоих длинные седые бороды, которые легли, подогнувшись, на смуглые руки в почти черных, пигментных пятнах. Вроде бы не перекрывают путь, но не объедешь, не задев, что считается оскорблением.
Я остановил коня шагах в пяти от стариков и оповестил:
— Мы взяли в плен трех парней, — показал на них, едущих со связанными руками следом за мной на лошадях. — Они говорят, что из вашей деревни, что вы заплатите за каждого выкуп в пять мин серебра. Это так?
Оба старика кивнули головами, на которые были натянуты черные войлочные шапки с загнутыми вправо тульями.
— Да, мы заплатим, — прошамкал беззубым ртом тот, что стоял справа.
— Как соберете выкуп, привозите в наш лагерь, найдите Скифскую илу, — предложил я.
— Вы — скифы? — недоверчиво спросил старик, стоявший слева.
— Какая тебе разница?! — грубо ответил я, развернул коня и махнул рукой бессам: возвращаемся.
Ждать, когда соберут выкуп, я не собирался. Мне нужно было знать, из какой именно деревни наши пленники, кто будет заложником их правильного поведения. По приезду в наш лагерь провел с ними беседу.
— Нашему царю нужны проводники, которые покажут тропу в обход перевала. Уверен, что вы знаете такую и поможете ему, — начал я и, заметив их презрительные взгляды, перешел к главному: — А я теперь знаю, из какой вы деревни. Или вы проведете наш отряд и получите свободу, или все ваши родственники, вся деревня от мала до велика, будут уничтожены. Перед смертью я расскажу им, что погибли из-за вас. Если все сделаете правильно, сообщите им сами, что геройски спасли жизнь всем родственникам. Они оценят это. К тому же, наш царь щедро наградит вас. Вы тут посоветуйтесь, а я отойду, чтобы не мешать.
Парням не хотелось становиться предателями, но и круглыми сиротами тоже. Когда я вернулся из шатра, где выпил бокал теплого сладкого вина, презрения в их глазах уже не было. Оно сменилось решительной озлобленностью.
— Мы покажем дорогу, если поклянешься, что не тронешь нашу деревню, — потребовал старший из пленников.
— Клянусь всеми богами! — торжественно молвил я, стараясь не улыбнуться.
Меня, атеиста, всегда смешит, когда клянусь какими-нибудь богами.
Я приказал зорко присматривать за пленниками и поехал к огромному пурпурному шатру Царя Всего Александра Македонского, принадлежавшего ранее царю царей Дарию, установленного в том конце долины, где начинается дорога к перевалу Персидские Ворота. Шатер охраняла сотня педзетайров, вооруженных короткими копьями и мечами. Впрочем, копья стояли, прислоненные к коновязи, рядом с которой были сложены стопками щиты. Чтобы согреться, несколько охранников боролись, разбившись на пары. Остальные подзадоривали их громкими криками. Помешать находившимся в шатре не могли, потому что оттуда доносились еще более громкие раскаты смеха и женский визг.
— Мне надо срочно поговорить с царем. Я нашел проводников, — доложил старшему караула, высокому и крепкому мужику с низким лбом и такой густой курчавой бородой, что в ней скрывался не только рот, но и нос.
Македонец зашел в шатер, с порога доложил обо мне царю. Смех и визг сразу стихли.
— Пусть зайдет! — послышался голос Александра Македонского.
Сразу от входа начинался длинный стол и параллельно ему находились еще четыре, заставленные серебряными кувшинами с вином и серебряными блюдами со всевозможными закусками. Царь и его холуи не голодали. С полсотни гетайров, несколько знатных персов и десяток гетер — греческих проституток — сидели по обе стороны столов и уничтожали запасы съестного, так необходимого македонской армии. А что делать?! Царями нас делают холуи. Александр Македонский расположился на невысоком золотом троне с пурпурным балдахином, стоявшем в дальнем конце шатра, перед тяжелым пурпурным занавесом, отделявшем царскую спальню. На голове македонская красная шляпа с широкими полями, обернутая синим с белыми полосами тюрбаном. Алая туника перехвачена золотым женским кушаком, за который заткнут в золотых ножнах кинжал с рукояткой, сделанной из лазурита. Вместо македонских ботинок со шнуровкой на ногах персидские кожаные тапки с загнутыми острыми носаками и без задников, расшитые золотыми нитками. Смесью македонского с персидским Царь Всего, видимо, старался показать, что ему одинаково близки оба народа, но удосуживался только скрытых насмешек и от тех, и от других. Мне он напомнил ряженых в бабу педиков, которых часто встречал в западноевропейских городах в двадцать первом веке. Наверное, у этих извращенцев во все времена инстинктивная тяга к сумасбродным нарядам.
— Где твои проводники? — сразу спросил Александр Македонский.
— Ждут в моем шатре, — ответил я и напомнил: — Ты обещал за них талант золотых монет.
— Ты получишь вознаграждение, когда мы зайдем в тыл персам, — заверил Царь Всего. — Уверен, что они знают дорогу?
— Да, — ответил я, — но мне со своей илой придется остаться здесь и проследить, чтобы они не передумали.
— Это уксии из долины? — поинтересовался он.
— Воевавшие на перевале на стороне персов, — уточнил я.
— Даже так?! — усмехнувшись, произнес он. — Что ты им пообещал или чем пригрозил, до чего не смог додуматься я?!
— Лишить самого ценного для них — близких родственников, — рассказал я.
Александр Македонский удивленно хмыкнул. Видимо, родственники не являются его ахиллесовой пятой. Впрочем, говорят, он очень любит свою мать — властную, сильную и жестокую женщину. Именно у таких сыновья часто вырастают педиками.
