будущего и хороших времён.
В полночь включили большой телевизор, и все слушали обращение Шеварднадзе, президента Грузии. Он говорил довольно долго и эмоционально, на грузинском — так что я ничего не понял, и о содержании новогодней речи оставалось только догадываться по выражениям лиц присутствующих.
Уже во время обращения снаружи слышался грохот и вспышки: люди начали запускать фейерверки.
В саду тоже было организовано целое огненное шоу: фонтаны и водопады из искр. Было довольно красиво, правда, в воздухе после этого тревожно пахло порохом.
Через час, к моему удивлению, хозяева дома включили ОРТ. Выступал Ельцин. Удивительно, но выглядел и говорил он лучше, чем я запомнил — не запинаясь, без пауз. Говорил, как это водится у политиков, правильные вещи: про задержки зарплат и пенсий, которые надо прекратить, про согласие, мир и спокойствие. И даже про семейные ценности.
Сразу после боя курантов, когда все присутствующие успели загадать желания, за столом вдруг началось какое-то странное движение: люди поднимались, подходили к двери, становились полукругом.
— Что происходит? — тихо спросил я Гию.
— Меквле, — ответил тот загадочным словом. — Первый гость, традиция!
Я на всякий случай тоже поднялся и встал вместе со всеми.
Через пару минут дверь распахнулась. На пороге стоял человек, чьё обращение мы только что смотрели по телевизору. Последний министр иностранных дел СССР и второй президент Грузии.
Отец Гии подошёл к нему, они крепко обнялись. Кто-то поднёс гостю рог, и гость начал произносить очень долгий тост или пожелание, на грузинском, так что я снова не понимал ни слова.
Мирослава вызвалась ехать со мной. Я пытался её отговорить: дорога долгая, погода не очень. Да и сам разговор не обещал быть простым.
«Я хочу, чтобы ты чувствовал поддержку, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Пускай в это раз всё будет иначе».
Я подумал немного, и всё-таки согласился. Если уж мы решили, что между нами всё серьёзно — будет честно делиться не только радостями, но и скелетами в шкафу.
Для меня таким скелетом, конечно, была моя мама. Ужасно не хотелось рассказывать Мирославе всю историю — но как иначе объяснить необходимость моего отсутствия минимум на день на новогодних праздниках, от которых и без того осталось не так уж много?
В своей откровенности мне даже пришлось пройти по самому краю.
— Но почему ты решил поговорить именно сейчас? — спросила она. — Разве это не ждёт до конца праздников?
Я вздохнул и посмотрел ей в глаза. Врать не хотелось. Но и сказать правду полностью я не мог.
— Слушай, есть некоторые вещи, в которые ты можешь не сразу поверить… — начал я.
Мирослава чуть нахмурилась и подалась вперёд, опершись на кухонный стол.
— То, что в мире не так всё просто устроено, как иногда кажется, я знаю, — сказала она. — На своём примере знаю, Саш. Когда умерла бабушка, я видела её. Не во сне, а так, как тебя сейчас. Она приходила на школьный двор и будто пыталась мне что-то сказать. Я долго не хотела маме это рассказывать, но потом не выдержала… в общем, оказалось, что родители не выполнили кое-что, о чём она просила. Не всё раздали. Так что в жизни всякое бывает, я знаю…
— В общем… скажем так, я знаю некоторые вещи, которые могут произойти, — ответил я. — С очень высокой степенью вероятности. И знаю, что их можно предотвратить.
— Ясно, — кивнула Мирослава. — А как это связано с твоей мамой? С ней что-то может случиться? Слушай, если это что-то, связанное с её новой семьёй — ну, например, что её муж не очень хороший человек — то ты лучше с таким не суйся. Хуже будет.
Я вздохнул и покачал головой.
— Слушай, ну ты совсем-то за детский сад меня не держи, — я грустно улыбнулся. — Нет, дело не в этом.
— Тогда в чём?
— Моя сестра, — ответил я. — Она может погибнуть. В ближайшее время.
Мирослава чуть поджала губы и потрогала левую бровь. Я заметил, что она всегда так делала, когда начинала нервничать.
— Саш, это очень серьёзный вопрос, на самом деле. Ты, возможно, этого не понимаешь — но для твоей мамы это может быть очень чувствительно. Если ты рассчитываешь на восстановление отношений — то такой разговор может всё испортить.
— Я не рассчитываю, — ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Ей действительно грозит опасность.
Мирослава молчала пару минут, то глядя на меня, то переводя взгляд на собственные ладони. Я не торопил её. Для меня молчание было предпочтительнее детальных расспросов. Врать я по-прежнему не хотел, но и рассказывать слишком многое тоже.
— Саш… а скажи, эта твоя способность, видеть некоторые вещи из будущего — она уже срабатывала? — спросила Мирослава.
Я тут же вспомнил Ваську Петрова.
— Можно и так сказать… — вздохнул я.
— Так можно сказать или да?
— Да, — ответил я. — Она срабатывала, совершенно точно. Меняла ход событий.
— А к лучшему или к худшему?
Иногда мне начинало казаться, что Мирослава видит меня насквозь и от этого становилось неуютно. Хотя, конечно, она просто была не по годам умна.
— К худшему… — признался я.
— Смотри, а что, если твоё вмешательство поменяет всё к худшему? — спросила она.
— Я думал об этом, — кивнул я. — Но что может быть хуже смерти⁈ Как я могу хотя бы не попытаться?
— Может, — ответила Мирослава. — Например, две смерти. Не думал?
— Нет, — признался я. — Но знаешь? В тот раз я действовал импульсивно, не обдумав всё. И это было впервые, когда я попытался что-то изменить, поэтому, возможно, сейчас…
— Так, подожди, — Мирослава меня перебила, выставив перед собой ладони, — получается, видеть такие вещи из будущего ты стал недавно?
— Верно, — кивнул я. — Где-то полгода как.
— А про меня, получается, ты тоже видел?
— Нет! — Я энергично помотал головой. — С тобой точно нет! Нас это никак не касалось!
— Хорошо, — она кивнула. — Ну а теперь-то ты всё продумал? Вот приедем мы к твоей маме, и что ты скажешь? «Моя сестра завтра погибнет, поэтому надо делать так-то и так-то?»
Я задумался. А ведь и правда: конкретного плана у
