– А Ленинград и Мурманск? – название северной столицы Гитлер словно бы выплюнул.
– Мурманск хорош в качестве грузового порта, но в отсутствии перевозок его значение невелико. До Ленинграда нам не дойти – корабли рейха мало приспособлены для балтийской акватории, слишком там мелко. К тому же нельзя недооценивать минную опасность. Русские понимают толк в этом оружии и завалят минами хоть все море. Да и береговые батареи у них хорошие. При любых обстоятельствах это будет война сухопутных сил.
– Благодарю вас, адмирал, мне понятна ваша точка зрения. Откровенно говоря, если бы я не знал о вашем полном бесстрашии, в котором мы вчера лишний раз убедились, я бы подумал, что вы боитесь.
Ага, выходит, знает. Ну что же, примем к сведению.
– Не боюсь, но – опасаюсь. Русские могут стать весьма опасным противником.
– Чушь! – Гитлер рубанул воздух ладонью, переходя на риторику, больше подходящую митингу, чем серьезному совещанию. Остальным оставалось лишь внимать. – В прошлую войну их один раз толкнули – и этот колосс упал. Сейчас будет то же самое. Унтерменши побегут под натиском германского оружия.
– Так точно, мой фюрер! – рявкнул Колесников, верноподданически выпучив глаза.
– Вот так-то лучше, – буркнул Гитлер, медленно остывая.
Совет после этого постепенно свернулся, будто сам собой, и через полчаса, чувствуя себя выжатым лимоном, Колесников спустился к своей машине и зло закурил. Еще через минуту появился Геринг:
– Адмирал, предлагаю поехать ко мне. Мой повар обещал превзойти самого себя, да и взаимодействие флота и люфтваффе обсудить стоит.
Глядя на улыбающуюся рожу главного пилота Германии, хотелось выругаться по-русски. Колесников сдержался, разумеется, только кивнул – все же Геринг стоял в иерархии неизмеримо выше его, рядового, в общем-то, несмотря на головокружительные успехи, адмирала. От таких предложений не отказываются, тем более, толстяк неплохо к нему относится. И, скорее всего, просто хочет поговорить вдали от чужих ушей.
Так и получилось, хотя и повар расстарался. Наверное… Нос не чувствовал запахов, а язык почти не различал вкуса. Ерунда, главное, что голова работала. А Геринг обедом явно наслаждался. И лишь закончив и аккуратно промокнув салфеткой губы, он посмотрел в окно, на усилившийся и теперь струями бьющий в стекло дождь, и спросил:
– Скажите, Гюнтер… Я правильно понимаю, что вы против войны с русскими, или мне это показалось?
– Правильно, Герман, вы очень точно сформулировали.
– И почему же?
Геринг смотрел вроде бы и с улыбкой, но взгляд стал другим. Острым – вот, пожалуй, самое точное определение. Колесников вздохнул:
– Видите ли, я все же не из аристократической семьи. Но понятия о чести и служении своей стране для меня никогда не были пустым звуком.
– Тот, кто думает иначе, может постоять с вами на мостике во время боя. Если ему не потребуется менять штаны, то это будет удивительно, – и, довольный своей тяжеловесной шуткой, Геринг рассмеялся. Колесников не стал его поправлять, что сам он на мостик во время боя старается не выходить, предпочитая командовать из хорошо защищенной боевой рубки. Вместо этого он задумчиво сказал:
– Так вот, хотя это для меня и важно, но все же отец с детства приучил меня считать. Время, риски, деньги… Война с Россией – это плохое вложение средств, Герман. Очень плохое.
– А точнее?
– Как уж точнее. Русские – это очень серьезные противники. Я хорошо помню: это их предки брали Берлин, а не наши – Москву. И война с ними будет невероятно тяжелой.
– В прошлую войну…
– В прошлую войну, – Колесников невежливо перебил Геринга, но тот даже не обратил на это внимания, – были другие русские. Вспомните, Герман, они в разы уступали нам по насыщенности артиллерией, да и всем остальным. Да что там, у них патронов не хватало, а их парламент всерьез обсуждал вопрос о возможном вооружении новобранцев алебардами. И при этом они смогли продержаться три года и рухнули только после того, как мы, параллельно, кстати, с их союзничками, провели внедрение своих агентов влияния и фактически разложили всю верхушку русских. И даже тогда их солдаты держались, а иногда даже наступали. Вспомните, австрийцев они били с завидной регулярностью, а про турок я вообще молчу. И это притом, что у них в армии был «сухой закон», а нет ничего страшнее для русского солдата. Стресс надо снимать, а они не додумались ни до литра вина на рыло, как французы, ни до походно-полевых борделей. И все равно держались.
– И что? – Геринг, похоже, не совсем понимал оппонента.
– Да все просто, – Колесников устало откинулся в кресле. От возбуждения неприятные ощущения и ломота в суставах отступили, но осталась предательская вялость, да и горло, казалось, горело огнем. – Я интересовался. Может, поверхностно, все же я моряк, но картина безрадостная. Русские насытили войска техникой так, как нам и не снилось. Это не очень хорошая техника, но ее много. А главное, они производят ее сами, а не покупают. Стало быть, любые потери будут восполнимы. Их генералы… Я не знаю, каковы они в деле, но идеологическое воспитание русские поставили серьезно, так что солдаты останутся хорошими. И организовать переворот, как в семнадцатом, не удастся. Там сейчас сидят люди, которые его делали, хорошо знают методы и последствия для себя лично. Судя по тому, как они чистят свои ряды от неблагонадежных элементов, нашей разведке, и без того не блестящей, вряд ли удастся добиться успеха. Мелкие диверсии – вот их предел в нынешней ситуации.
– Согласно плану, все это преодолимо в кратчайшие сроки.
– План хорош, не спорю, но, судя по тому, что я увидел, в нем нет одного – запаса прочности. Как только хоть что-то всерьез пойдет не так, мы завязнем. Россия – не Франция. Другие пространства, другая протяженность коммуникаций, а стало быть, и вероятность ошибок велика. И заплатит Германия за победу дорогой ценой. А те… унтерменши за океаном будут в это время наживаться на нашей войне. И получим мы в конце предельно обескровленную страну, вынужденную конкурировать с заокеанским соперником. Экономика которого, и без того серьезная, окажется усилена за наши деньги. Помните? Чтобы победить в войне, нужны деньги, деньги и деньги. У американцев их окажется намного больше. Поэтому я и против войны с Россией. Во всяком случае, в нынешней ситуации. По мне, лучше иметь рядом пускай опасного, но связанного договором соседа, чем в долгосрочной перспективе потерять страну.
Геринг некоторое время молчал, обдумывая услышанное. Тишина установилась прямо-таки давящая. Потом он с видимой неохотой кивнул.
– В ваших словах, Гюнтер, есть смысл. Безусловно, есть. Но я ума не приложу, как убедить фюрера. Он зациклен на войне с Россией. Это у него в последнее время настоящая идея фикс.
