Репнин улыбнулся, наблюдая, как Наташа затягивает ремень – дырочек не хватает, слишком талия узенькая. По всему видать, девушка принимала водные процедуры. Жаль, что успела одеться… Только босиком пока.
– Кто здесь? – насторожилась Наташа.
– Я, – ответил Геннадий.
– Товарищ майор?
– Так точно, товарищ рядовой.
Девушка не приняла его шутливого тона.
– Я вчера ляпнула сдуру… – пробормотала она. – Так некрасиво получилось, так глупо…
– Перестаньте, Наташа, все нормально.
– Вы меня простили?
– Ну-у… – затянул Репнин, улыбаясь. – Не так все просто. Вот поцелуете, тогда прощу.
Девушка шагнула навстречу, положила Геше руки на грудь и поцеловала его – легонько коснулась мягкими губками.
Репнин, совершенно не думая, приобнял Наташу за талию и мягко привлек к себе, возвращая поцелуй. Девушка прижалась к нему, положила руки сначала на плечи Геше, затем сомкнула их у майора на шее.
Ощущая приятное давление тугих округлостей, Репнин огладил узкую спину Наташи, а после сместил ладони гораздо ниже талии, вмял пальцы…
Девушка застонала, опаляя ухо горячим шепотом:
– Только я не умею ничего… Я еще не была… с мужчиной… вообще никогда…
– Ты прелесть…
* * *
…Час спустя Геша сидел на стволе поваленного дерева, а Наташа сидела у него на коленях, обняв мужчину за шею и уткнув лицо ему в плечо.
Репнин гладил голую девичью спину и улыбался, думая, что смахивает на довольного кота, отведавшего сметанки.
– Я развратная, да? – негромко спросила Наташа.
– Ну и вопросики у тебя! – улыбнулся Геннадий.
– Я серьезно!
– А если серьезно, то не обижай больше Наташу, хорошо? Ты вовсе не развратная, а просто здоровая, нормальная девушка. Очень хорошая и очень хорошенькая. Поверь, я знаю, что говорю. Ты слишком чиста и невинна, чтобы связывать тебя с развратом. Лично мне никогда бы такие подозрения и в голову не пришли, а ты слишком хороший человек, чтобы себя не винить.
– Почему тогда мне совсем не стыдно? Ну, не капельки!
– А чего тебе стыдиться?
– Здрасте!
– Привет.
– Я совсем голенькая и сижу у тебя на коленках.
– Знаешь, мне очень приятно, что ты сидишь совсем голенькая.
– Мне тоже… Я и говорю!
Репнин закрыл ей рот губами, и они стали увлеченно целоваться.
– Так странно, правда? – прошептала Наташа, отдышавшись. – Война вокруг, людей убивают, дома горят, а я… А я такая счастливая! Правда-правда! Ты мне веришь?
– Верю.
Девушка повернулась к нему спиной, изогнулась, закидывая руки, и Геша тут же воспользовался моментом – положил ладони на груди, восхитительно упругие, и поцеловал Наташину шею.
– Даже на войне мы остаемся людьми, а люди всегда хотели счастья. Вот они и ловят его, пусть даже в промежутках между боями. Знаешь, что я думаю?
– Что?
– Когда кончится война, мы будем вспоминать этот вечер и радоваться тому, что он у нас был.
– У нас?..
Наташа раздвинула коленки, мозолистая мужская ладонь скользнула по нежной коже бедра. Девушка извернулась и потянула Репнина на разбросанную одежду.
– Неугомонная…
– Ага… Только я хочу сверху, снизу я уже была…
– Ты прелесть.
– Ага…
* * *
Где-то далеко слышались команды, едва различимые, и лязг гусениц – единичный, а не слитный, какой поднимает колонна танков на марше. Мелькал электрический свет фар и прожекторов. Подвывая мотором да погромыхивая бортами, проехал грузовик.
Все эти приметы войны совершенно не заботили парочку, они маячили на втором плане, как привычный и надоевший фон, который перестаешь замечать.
Плеск и шелест речной воды доносился куда яснее, но Геша и его не разбирал, прислушиваясь к учащенному, прерывистому дыханию подруги, к стонам, срывавшимся с исцелованных губ.
Война подождет.
Из мемуаров П. Кириченко:
«…Болванка попала в борт башни. Танк наполнился гарью и дымом. Командиру оторвало руку и разворотило бок. Смертельно раненный, он сильно кричал: «Ай-ай!» Это очень страшно…
Пытались какой-то бандаж сделать, замотать рану, но помочь не могли – он уже был при смерти, потеряв очень много крови, весь почернел, запросил пить. Так и скончался в танке. Мы остались без командира, офицеров поблизости нет… Пушка у нас не действует, но танк оставался на ходу. Рядом с нашим стоял обездвиженный танк, но с действующим орудием, экипаж которого продолжал отстреливался. Я тоже сидел за пулеметом, стараясь не подпустить близко немцев, но ни черта не видел, поскольку танк остановился посреди созревшего хлебного поля, колосья которого закрывали обзор. Иногда кто-то появится, тогда стрелял.
Стемнело. Никого нет, а мы слышим, что нас уже обошли – сзади война идет, немецкие колонны правее движутся. Вроде того, что на нашем участке они и не прошли, а с флангов окружили. Решили выбираться. Подцепили соседа на буксир и поволокли к своим. Куда ни ткнемся – везде немцы. Кое-как, оврагами, выехали к Касторной, где наткнулись на офицера из нашей бригады, приказавшего двигаться в направлении Воронежа. Голодные!
Помню, в Касторную залетели, там уже населения нет, все магазины открыты. Забежали в один, схватили коробку с яйцами. Невероятное количество сырых яиц мы тогда съели. И никаких последствий! Числа 11–12 июля добрались до Воронежа. А сами боимся – ведь мы же драпанули. Как к нам отнесутся? Думали, то ли нас расстреляют, то ли что… но вроде танки не бросили, все сделали как надо. Никаких орденов мы за это, конечно, не ожидали, чувствуя вину за свой драп-марш. Слава богу, все обошлось. Вместе с подбитым танком нас отправили на ремонтный завод в Москву…»
Глава 26. Четыре танкиста
Курская дуга, июнь 1943 года
В середине июня до Курска добрался эшелон с новой техникой – это были танки «ИС-2» и «Т-43», тщательно укутанные брезентом. Их было немного – рота тяжелых и две роты средних «бронеединиц».
За то короткое время, что протикало со встречи в ГБТУ, танкостроители показали класс – спецы из ВАММ им. Сталина[47] обеспечили орудия новых танков стабилизаторами. У прицелов тоже было стабилизировано поле зрения в вертикальной плоскости.
В принципе, еще в 1938 году были изготовлены стабилизированные башни для «БТ-7», был разработан вариант стабилизатора для 76-миллиметровой танковой пушки, однако работы свернули. И вот инженеры «развернулись».
