– Я уже говорил ясновельможному пану, и опять повторю – я простой посланник.
– Верю, что тебя послали, верю. Писать будешь? Как хочешь… Ефрейтор!
В канцелярию мгновенно зашёл плечистый конвоир и вытянулся по стойке смирно:
– Здеся, Вашбродь!
– В холодную его, на хлеб и воду.
– Вы не посмеете! Это произвол!!
– Иди давай, не серди Его Благородие…
– Ай…
Это уже конвойный "ласково" направил простого, ну прямо совсем простого посланника Юлиуша на выход, в короткий путь к его будущим "апартаментам". Александр полюбовался в окошко на то, как присмиревшего поляка запихивают в погреб-гаупвахту и задумался.
" Что-то больно рано они зашевелились. Только-только один караван перехватили, можно сказать отпраздновали начало "охотничьего сезона" – и на тебе, уже лапки кверху задрали. Хм, может лихие парни закончились, или откочевали на другие места? Сколько уже их полегло…"
– Вестовой!!!
– Здесь, Вашбродь.
– Голуби с донесениями были?
– Никак нет, Вашбродь!
– Свободен…
Терпение поручика скоро вознаградилось: на четвёртый день, дождливой ночью, а вернее почти утром – прибежал запыхавшийся солдат-голубятник и своим нетерпеливым стуком в дверь почти до смерти перепугал домохозяйку.
– Вашбродь, ЕСТЬ!
Развернуть и прочитать полупрозрачный клочок бумаги удалось только с третьего раза. Неровным почерком, едва заметно, было записано всего два числа:
8 и 12
Немудреный шифр означал следующее: восьмой наблюдатель, мёрзнувший сегодня у хутора… Бирюка вроде? Точно. Заметил контрабандистов в количестве двенадцати рыл. Сработала новая тактика, сработала…
– Давай к старшему унтеру Григорию и… отставить. Свободен.
" Чего торопиться? Через два часа рассвет, а это значит, что они или уже ушли – ежели не местные, или будут тихо сидеть до вечера, дожидаясь сумерек. В любом случае, товар останется на хуторе"
Александр не спеша позавтракал, переоделся в штурмовой вариант униформы и набил пустые обоймы к Рокоту для себя и Григория. Морщась от прохладной мороси в воздухе, добрался по грязи до казармы своего взвода и порадовал, господина старшего унтера, будущими премиальными. Остались сущие мелочи – пойти и заработать их… До места добирались на всех наличных лошадях (и всё равно намокли почти по пояс, в весеннем-то лесу) – поручик, унтер и полтора десятка довольно-оживлённых солдат. Как-только вдали, в светло серой дымке раннего утра показалась крытая соломой крыша хутора, с дымящей трубой по центру, все спешились, стреножили лошадей и стали обстоятельно готовиться к возможному бою.
– Твою мать, да што-ж за невезуха така!
– А ну цыть!!!
На клацанье затворов, тихий хруст веток, и сдавленные матюги неудачно спрыгнувшего с лошади солдата (в аккурат на полусгнившую тушку какой-то мелкой лесной зверушки) вышел сильно продрогший, с синими губами – но изрядно довольный наблюдатель. После того, как поручик осмотрел всю окружающую местность в цейссовский бинокль, пришла и его очередь.
– Докладывай.
– После полуночи дождь пошёл, так я поближе к хутору подобрался. Уже и подмерзать стал, вдруг гляжу – Бирюк с лампой, ворота отворяет. Десять коней навьюченных, сильно, двенадцать-тринадцать "несунов" при них. Как зашли, так и сидят. Вот!
– Молодца. Сиди здесь, отдыхай, за тылом нашим посматривай… унтер!
– Здесь, Вашбродь.
– Двоих на вон тот камень, с него весь двор как на ладони… троих позади хутора, и что бы никто в лес не ушёл. Действуй!
Когда окончательно рассвело, и показался самый краешек солнца, хутор был обложен со всех сторон. Передвинув поудобнее кобуру с Рокотом и переглянувшись с Григорием, поручик скомандовал.
– За мной.
Чем ближе к приюту "контрабасов" подходили пограничники, тем громче и исступлённее лаяли собаки за тыном. Неудивительно, что хозяин отозвался сразу после первого лёгкого стука… прикладом в калитку.
.
– Кого там чёрт принёс!?!
– Командир второго взвода Олькушвского погранотряда, поручик князь Агренев.
После недолгого молчания последовал равнодушный ответ:
– Ну и чего надобно?
– Ты бы отворил, хозяин, чего через ворота разговаривать?
– А мне и так хорошо! Я вас в гости не звал…
– Это пока хорошо, Бирюк.
– Ты меня не пугай, пан офицер, я пуганный. Постановление об обыске имеется? Коли нет, так и идите себе с миром.
– Пять минут тебе, Бирюк. Потом сами зайдём! Время пошло…
Хуторянин ещё голосил что-то на польском и русском языке, щедро мешая глупые вопросы с угрозами накатать жалобу, но его уже никто не слушал. Александр, Григорий и ещё двое штурмовиков сосредоточенно готовились: скидывали лишнее, проверяли ещё раз всё оружие, утягивали поудобнее ремни, попутно разминаясь, а тем временем слева и справа от ворот солдаты из группы "поддержки штанов" встали по трое в живую лесенку и приготовились выдержать немаленький вес своих товарищей. Александр поглядел на бездонное синее небо и… Вдох-выдох и наступившая отрешённость гасит все эмоции, окрашивая мир в чёрно-белый цвет.
– Вперёд!
Поручик и унтер одним махом взлетели на самый верх тына и почти одновременно начали стрелять:
– Ррдаум-ррдаум, ррдаум-ррдаум…
Стёкла в низеньких окнах разлетелись вдребезги, хозяин застыл каменным истуканом, а из дома пошли громкие и неразборчивые крики. Толчок, сильное давление на грудь – и перелетевший в кувырке ограду поручик, подскочил к стенке дома и принялся перезаряжаться, выщелкнув пустую обойму прямо на землю. Испуганное квохтанье и треск из сарайчика невдалеке свидетельствовали, что и Григорий тоже внутри двора. Едва затихли выстрелы из Рокотов, залаяли Раст-Гассеры второй пары штурмовиков, высунувшихся из-за тына совсем в другом месте. Но всё так же паливших по многострадальным окнам
– Второй?!
На крик Александра первым отреагировал не унтер, а Бирюк: резко вернувшись к жизни, он упал на колени и быстро рванулся-засеменил в дом, легко отворив толстую дверь собственным лбом. За ним, почти сразу, ввалились внутрь и поручик с унтером, попутно Григорий "неудачно споткнулся" о хозяина дома, со всего размаху и угодив ему прямо по копчику подбитым железной набойкой каблуком.
Уооу…
Едва слышно забухали винтовки позади хутора, и тут же за стенкой на три голоса стали орать:
– В окна лезуть!!!
– Стрели их, стрели…
– Сдаёмси!!!
"Эх-ха, пару гранат бы сейчас…"
С помощью унтера подняв очумелого хуторянина на ноги, поручик зашёл сзади и легонько обхватил свой живой щит одной рукой (вернее локтём) за горло, одновременно подталкивая к проходу в следующую комнату. Унтер, дождавшись утвердительного кивка, со всей дури пнул широкую дверь и дёрнулся в сторону, загремев какими-то склянками. В собственном доме Бирюка приняли неласково: ещё до того, как Александр начал отстрел "контрабасов", тело хуторянина дважды дернулось от попаданий и заметно обмякло.