знаете, каков Черняк? Ну ляпнул человек по пьяни, так что с того? Казак-то он добрый, односум мой. Не раз с ним в походы дальние хаживали…
– Каков он казак, мы все ведаем, – махнул рукой Епифан, не желая продолжать ссору. – Если пьяный, то проспится…
– Сам проспись! – грубо возразил ему Сулим. – А я сегодня не пил, а потому в своем разуме. И говорю вам, что Азов от султанского войска оборонять – глупость! И я тут голову складывать не намерен, да и казакам своим не позволю.
– Ты что творишь, дурень? – последний раз попытался исправить ситуацию Лунь, но Черняка уже несло.
– Тебя-то кто спрашивал? – прошипел он заступнику в лицо. – Иди на завалинку кости греть, черт плешивый!
– Ах ты, собака! – изумились казаки. – Бей его!
– Смерть изменнику!
Казаки всегда были скоры на расправу, тем более что обескураженные поведением своего атамана простые запорожцы не стали за него заступаться. Так что не прошло и минуты, как Черняка схватили и поволокли к Дону. Тот в последний момент, видимо, сообразил, что наговорил лишнего, и пытался что-то кричать и брыкаться, но было поздно.
Разозленные его сопротивлением казаки накидали в большой мешок камней, затем сунули туда же Сулима и, отплыв на струге на стрежень реки, скинули в светлые и быстрые воды. И ни одна живая душа не пожалела о непутевой голове, разве что старый товарищ тряхнул с досадой седым чубом и сказал:
– Дурень!
На том и закончился войсковой круг, восстановив единство среди казаков накануне тяжелой осады.
Как ни готовились, как ни ждали прихода турок, а они нагрянули неожиданно. Сначала перед Азовом появился османский флот. Почти два десятка больших галер, именуемых каторгами, и полсотни кораблей поменьше: фелюг и прочих, о точном названии которых казаки даже не задумывались. Правда, входить в устье османы не спешили, очевидно опасаясь мелководья.
Почти одновременно с севера к Дону подошли татарские разъезды и попытались обстрелять из луков местных рыбаков. Впрочем, те, не дожидаясь, пока их перестреляют, а побросав снасти, кинулись к лодкам и поспешили уйти на противоположный берег.
Получив весть о появления неприятеля, Панин не стал облачаться в доспехи, решив, что сегодня до драки вряд ли дойдет, а потому надобности в крепкой, немецкой работе, кирасе и шлеме может и не случиться. Перекинув через плечо перевязь со шпагой и заткнув за пояс пару пистолетов, он хотел было уже идти, но наткнулся глазами на подаренный когда-то отцом саадак [53].
Еще в юности он слыл одним из лучших конных лучников во всем Государевом полку, умея на всем скаку поразить мишень на шесте или птицу в полете. Да и потом во время многочисленных походов умение метко стрелять, не выдавая себя ружейным грохотом, не раз ему пригождалось, а потому, отправляясь в Азов, Федор не забыл прихватить с собой подарок покойного родителя.
Повинуясь внезапно нахлынувшему предчувствию, он закинул за спину тулу со стрелами и налучье и вышел во двор, где его ожидали сотники.
– Что скажешь, господин полковник? – спросил самый старший из них, седоусый Митрофан Позднеев. – На стены пойдем, али на вылазку нас отправишь?
– Приказываю всем вооружиться и быть в готовности, – отозвался Панин. – Куда бы ни пришлось, наше дело военное. Проверьте, чтобы пороху и пуль было вдосталь да фитили не отсырели. Ну и сами знаете, что еще!
– Как повелишь, – кивнул старый служака.
– Тогда с Богом!
Родилова Федор нашел на стене рядом с одной из угловых башен. Епифан стоял в окружении казачьей старшины и напряженно вглядывался в водную гладь, на которой чернели османские каторги.
– Вот и полковой голова пожаловал, – ухмыльнулся Мишка Татаринов. – Теперь точно сдюжим!
– Тише ты, балаболка, – беззлобно ругнулся на него войсковой атаман, после чего обернулся к Федору и уважительно показал ему место рядом с собой. – Проходи, господин полковник, покумекаем вместе, что делать.
– Благодарствую, – не стал чиниться тот и, потеснив немного старшину, встал рядом с Родиловым. – Много ли супротивников прибыло?
– А бес их знает, – пожал плечами Епифан, – как выгрузятся, так и поглядим.
– Стало быть, надо разведать, – логично, как ему казалось, заметил Панин. – Может, ногайцев в поиск снарядить?
– Если ты про посланцев от мурз, – ухмыльнулся Мишка, – то поздно. Их уж и след простыл!
– Как это?
– Да вот так. Будто сквозь землю провалились, вчера были и они, и шатры их, а сегодня только следы от кострищ.
– Плохо, – нахмурился Панин. – Эдак ведь они татарам все про наши укрепления расскажут!
– Ты, господин полковник, – вмешался атаман, – нас уж совсем за дурачков не держи! Ногайцев никто внутрь крепости не пускал, чтобы те что-то разнюхать могли. Да и не до того им теперь. Если крымчаки дознаются, что они с нами переведывались, никому из них головы не сносить. Так что скачут посланцы сейчас быстрее ветра куда-нибудь отсель подальше.
– Тогда надо гонцов к государю послать.
– А вот это дело! – одобрительно кивнул Родилов. – И не только в Москву для государя, но и братам нашим в Запорожье и на Волгу. Пусть снаряжаются в поход и на помощь идут. Ты бы тоже отписку приготовил. Я чаю, если она от полковника будет, ее царю быстрее покажут?
– Напишу, – согласно кивнул Федор и, достав из-за пазухи подзорную трубку, принялся рассматривать турецкие галеры.
– Это что за чудо такое? – удивился любопытный Мишка.
– На, посмотри, – не стал жадничать Панин и дал побратиму посмотреть на приготовления врага.
– Ишь ты! – восхитился тот. – Хоть и мутно, а все равно рассмотреть можно! Глянь-ка, не иначе сам султан на каторге стоит. Вон какой пузатый и с бородищей лопатой.
– Вряд ли, – покачал головой приятель. – Султан Осман летами молод, телом сух и бороды отпустить не успел.
– А ты его где видал? – округлил глаза Татаринов.
– Видать не видал, а слышать от знающих людей приходилось.
– Да-а? – с сомнением протянул казак, продолжая вертеть в руках подзорную трубу.
– За что купил, за то продаю.
– Слушай, – решился есаул, которому явно приглянулась диковина, – давай меняться? Я тебе за нее саблю дам, сплошь золотом изукрашенную и драгоценными каменьями! Ну, там, конечно, парочка потерялась, но остальные все на месте…
– Нет, – покачал головой побратим.
– А к ней кинжал кривой в пару.
– Не могу, – попытался объяснить Федя, – это царский подарок!
– Ну что ты врешь все время! – не выдержал Мишка. – Ведь как есть брешешь!
– Ей-богу!
– Быть такого не может!
– Может. Он ее нам с Мишей Романовым подарил, когда мы рындами были, да тот в походы не ходит, вот мне и отдал!
– Это с каким таким Романовым? Не тем ли, которого чуть царем не избрали?
– Ну да. Мы с ним давние друзья, да и женат он на Ефросинье, сестре моей названой.
– Жалко, так и скажи! Чего выдумывать?
– Вот что, – решительно заявил Панин. – При всех говорю, что коли меня убьют, то трубу эту – подарок царский, я Мишке Татаринову завещаю!
– Не торопись, – прервал его взволнованную речь Родилов, – успеешь еще поминальную грамоту составить.
Доктор Попел, в отличие от своего командира, на войну явился при полном параде. В кирасе поверх кожаного камзола, на голове широкополая шляпа
