обмотанную кожаной оплёткой. Я с подозрением принюхался и сделал маленький глоток. А ничего так! Крепко, но вполне себе приличная выпивка, даже у Кижа порой хуже бывает.
Мичман, видя мою реакцию, ухмыльнулся.
— Мы, ваше высокоблагородие, в питейных делах понимаем. При Елизавете Петровне в поход на Мальту ходили, так и в Авалон заходили, и во Францию. И в каждом порту пробовали местное, да лучшее бочонками в трюм закатывали. Капитан нас в строгости держал, на борту ни капли не позволял. А вот на берегу — всегда пожалуйста.
Слушая его болтовню, я обернулся в сторону моря и разглядел там приближающиеся огни.
— Бей тревогу. У нас гости.
* * *
В предрассветных сумерках к Кронштадту подошли три корабля: пятидесятивосьмипушечный линкор, галера и хрупкая яхта. Линкор встал на некотором отдалении, а галера и яхта направились в порт. Вот только подойти к причалу не смогли из-за выставленных бон. Они остановились так близко, что можно было рассмотреть фигуры на палубе. Вытащив small wand, я нарисовал в воздухе два Знака, создавая воздушные линзы, и связал их эфирными нитями. Заглянул в магическую подзорную трубу и улыбнулся. А вот и император!
Естественно, он был там не один. Какие-то офицеры, адъютанты и прочая свита. А кроме того, целая куча придворных дам в пышных платьях, париках, даже с комнатными собачками в руках. Бог ты мой! Зачем он потащил их с собой, а? Вместо того, чтобы решительно подавлять переворот, он ездит с кучей придворных, теряя время, инициативу и мобильность. Это ведь не развлекательная прогулка, а серьёзное дело. Да уж, Екатерина в этом отношении куда более практичная.
— Фух! — Громко топая и тяжело дыша, к нам на бастион поднялся Талызин и тут же опёрся о стену, пытаясь перевести дух. — Константин Платонович, какие указания дала вам Екатерина Алексеевна на этот случай?
— Что вас смутило, Иван Лукьянович?
Он, отдуваясь на каждом шаге, подошёл ко мне и указал на корабли.
— Там свита императора. Если мы откроем огонь… Будет много жертв.
— И что?
— Константин Платонович, я не дам ломаного гроша за наши жизни, если погибнут эти… ммм… придворные. Их семейства не пожалеют сил, забудут старые разногласия, объединятся, но накажут нас за гибель своих родичей. Мы не можем по ним стрелять!
— Согласен.
— И захватить не можем. — Палец указал на линкор. — С такой-то поддержкой. Что будем делать?
Я пожал плечами.
— А что тут думать? Если мы не имеем возможности их атаковать и захватить, то просто не дадим сойти на берег. Кожухов!
— Здесь, ваше высокоблагородие!
— Рупор есть? Будешь вести переговоры. Ругайся, кричи матом, угрожай, но чтобы они даже не пытались сойти на берег.
Мичман радостно осклабился.
— Слушаюсь! Сделаю всё в лучшем виде!
Ждать долго не пришлось. С галеры спустили шлюпку, и она подошла к бонам.
— Эй, там! Убрать боны!
Приглядевшись к кричащему из шлюпки офицеру, я ухмыльнулся. Опять старый знакомый! Черкасов, флигель-адъютант императора и друг покойного Девиера.
— Не велено!
Никакой рупор мичману не понадобился. Он приложил ладони ко рту, изобразив раструб, и заорал так, что услышали даже на линкоре. Силён мужик, ох и глотка!
— Убирай! Приказ императора!
— Ты, что ли, император? Непохож! А ну, шлюпку прочь, или я буду стрелять!
— Да как ты смеешь⁈ Я флигель…
— Вот и плыви, флигель, откуда приплыл!
— На галере приплыл…
— Плавает дерьмо, а моряки ходят! Не знаю никакого императора!
— Да я тебя!
— Наводи!
Ствол пушки дрогнул и стал опускаться. Черкасов спал с лица и принялся что-то приказывать матросам в шлюпке, размахивая руками.
В этот момент не выдержал уже сам император. Выхватив у кого-то из свиты рупор, он закричал:
— Впустите меня!
— Не велено! — заорал в ответ мичман.
— Это я, твой император! Или ты не узнал меня, матрос?
— Нет императора! Есть только матушка-императрица Екатерина Алексеевна!
Пушка снова дёрнулась, наводясь на галеру.
— Уводи корабли! — орал разошедшийся Кожухов. — А то стрелять буду!
— Уедем, уедем! — отчаянно заголосил кто-то с корабля. — Дайте время отчалить!
— Галеры прочь! Да здравствует матушка-императрица!
Мне было видно, как Пётр побледнел и уронил руки. На его лице появилась растерянность и обречённость. Стало абсолютно ясно — император пал духом и Екатерина уже победила.
С первыми лучами солнца я уже стоял на палубе корабля, направляющегося обратно в Петербург. Талызин пока остался в Кронштадте, чтобы навести порядок и в случае необходимости возглавить флот. Братья Барятинские лежали в доме коменданта и, кажется, помирились. Мне же, несмотря на уговоры адмирала, надо было срочно вернуться в столицу — начали терзать слишком дурные предчувствия.
Что-то всё слишком гладко идёт, на мой вкус. Да, император мечется и не решается пойти на столкновение. Скорее всего, Екатерина сможет добиться его отречения и арестовать без боя. Но что там с третьей силой, старыми родами, устроившими нападение на Петергоф? Не думаю, что они остановятся и примут всё как есть. А кто у нас сейчас слабое звено? Уж не наследник ли? Так что требовалось срочно прикрыть это направление, ну и решить ещё один вопрос, пока в столице нет лишних глаз.
Ветер оказался попутным, и уже в девять часов утра я сошёл на берег и прямиком отправился в Зимний дворец. После отъезда Екатерины здесь оставались рота гвардейцев, несущих караулы, немногочисленная челядь да посаженные под арест сановники.
Будете смеяться, но мне снова пришлось встретиться с Талызиным. Только не адмиралом, а его племянником Александром, подпоручиком Семёновского полка. Он командовал охранявшей дворец ротой и оказался страшно рад меня видеть.
— Константин Платонович, какое счастье, что вы приехали! А я уж думал, так и просижу здесь в одиночестве, пока другие воюют. Какие новости? Что происходит? Где Екатерина Алексеевна? До нас вообще никаких вестей не доходит.
— Простите, Александр Фёдорович, ничем не могу вас утешить. Сам едва вернулся из Кронштадта и не знаю обстановки. Думал, вы мне что-то расскажете.
— Увы, — он развёл руками, — мы тут в полном неведении.
Я немного слукавил. Таня с Сашкой регулярно слали сообщения — выступив достаточно поздно, Екатерина с гвардией остановилась на ночёвку где-то под Стрельней. И до сих пор ещё оставались там, раздражая меня своей медлительностью. Впрочем, чего ожидать от гвардии, давно
