– К соседу не ездили? – намекая этим на Китай.
Жуков сказал:
– Мы сюда-то оттуда попали. Летали в Китай на самолете.
– Как же они вас не сбили? – спросил Хрущев.
– Да нет, встретили очень хорошо. Из Пекина до границы нас сопровождали три истребителя.
– Это очень хорошо, – одобрительно проговорил Хрущев. – Надо Кубу не проморгать.
Георгий Константинович рассказал о выполненных нами мероприятиях. Никита Сергеевич после этого рассказа на глазах помолодел:
– Молодцы! Награды за мной!
Назревал Карибский кризис. 20 апреля Н. С. Хрущев и И.Ю. Юсупов улетели в Целиноград, мы же вылетели в Ташкент, где нас ждали Ахромеев и Устинов для обсуждения вопроса о Кубе. Было перехвачено письмо премьера Израиля Годды Меир к Аллену Даллесу, в котором она просит «использовать» Кубинский кризис для создания такой обстановки в мире, которая позволит за счет Ливана, Египта, Сирии, Иордании расширить территорию Израиля и осуществить давнюю мечту израильтян – иметь великий Израиль.
– Вот они что захотели! – проговорил Георгий Константинович. – Кто там у нас, тезка? Надобно разобраться!
Я сказал:
– В Египет и Сирию я на дня 2-3 вырвусь, у нас с Гамаль Абдель Насером после проблемы, связанной с каналом, сложились хорошие отношения. Этот документ надо сфотографировать в двух экземплярах, Насер их всем передаст. Садыкова, Аббасова, Штигуна мы отправим туда завтра.
Я ожидал, что это будет делаться даже без Карибского кризиса, так как еще в прошлом году мы получили записку от Альтмана, в которой он писал, что Меир провела совещание, на котором присутствовали все израильские ястребы и гости США: Бжезинский, Джонсон и Юстман. Они заявили, что любые действия администрации Израиля по расширению своей территории будут поддержаны администрацией и конгрессом США. Так мы и порешили, я взял копии письма и передал их по своей связи Садыкову и Аббасову.
На второй день, 22 апреля 1959 года, я вылетел из Ташкента в Египет. Мой второй приезд был не менее важен, чем первый. С Гамаль Абдель Насером мы встретились как старые знакомые, поговорили о письмах Голды Меир. Он мне рассказал, что эта возня идет давно, на границах – провокации за провокациями. Пожаловался на разобщенность в рядах арабских стран, особенно Иордании. На второй день приехал Асад и сын президента Ливана, Насер, вручил им письмо Голды Меир, провели непринужденную беседу, и гости уехали. 24 апреля прибыл Садыков и Аббасов со своими ребятами. Быстро размножили письмо и сразу отправились по мусульманским странам раздавать это письмо. Мы договорились с Насером и Асадом, что Садыков и Аббасов останутся здесь и для информации, и для связи с нашими сотрудниками, оставшимися в Израиле. 25 апреля я вернулся домой в Чимкент, сразу связался с ТуркВО, где находился Жуков, которому я обо всем доложил. Практически это означало, что «секретное» письмо Голды Меир стало достоянием гласности мусульманских стран, что посеяло определенное недоверие между США и Израилем, а главное – арабские страны не были застигнуты врасплох.
Георгий Константинович поинтересовался общим положением дел в Египте и Сирии. Я ему передал привет от Насера и Асада и рассказал о положении дел на Ближнем Востоке. Проинформировал еще о том, что отправил Захара Приходько и Шувалова в Канаду, чтобы получить достоверней информацию о Кубе и Флоридском проливе.
– На базе Гуантанамо, – сказал я, – ребята зацепились хорошо. Если Хрущев задумает посетить своего друга в Канаде, то я думаю с ним туда слетать и просочиться на Гуантанамо, ребята говорят, что возможность есть. Но Георгий Константинович запротестовал:
– Во-первых, я советую тебе, тезка, отдохнуть, ведь ты весь 58 и половину 59 года в дороге. Во-вторых, о присутствии в Гуантанамо, выброси все это из головы. Разве тебе не хочется отпраздновать свои 28 лет?
– Понял, – говорю я. – Спасибо за отпуск, останусь дома и буду грызть гранит науки.
Он посмеялся и сказал:
– Я завтра вместе с Сергеем (Сергеем он звал Ахромеева) вылечу в Киев, там тоже есть какие-то новости, по возвращении оттуда я тебе позвоню.
Дня 4 или 5 я нигде не появлялся, готовился к сдаче экзаменов за 5-й курс, хотя и знал, что могу вообще ничего не читать и получить диплом, но выработанное самолюбие не давало мне расслабиться. Поэтому я упорно насиловал себя и готовился к эк¬ заменам. 3 мая я был уже в техникуме, на ночь устроился, как старый знакомый, в доме отдыха в Луначарском. Экзамены я сдал более чем успешно и 20 мая получил тему дипломного проекта. Торчать в Ташкенте не стал, сразу отправился домой. Все чертежи по дипломному проекту я закончил к 5 июля, съездил на консультацию – все было в порядке. Заехал в ТуркВО, а там новости – меня разыскивает Жуков. Я быстро с ним созвонился и на следующий день отправился в Москву, где меня поджидал приятный сюрприз – тот второй «русскоговорящий» из Севильи был быстро задержан в Польше и вывезен в Москву. Приспособления, которые он применял ко мне, были слишком устаревшими, мы с ним объяснялись на других приспособлениях, и тот человек, кем он был в Севильи, после первых 20 минут заговорил так, что только слушай. Он выдал всех посидельцев ЦРУ и МИ-5 в Москве, Киеве, Ленинграде и Минске. На него было противно смотреть, – как он за спасение своей шкуры сдавал все и всех. На следующий день я специально оделся в форму, при всех знаках отличия, пригласил его на собеседование. Он, как только вошел, так и рухнул на пол, но наша Дашенька минут за 15 привела его в чувство. Я его спросил:
– На какие страны и разведки работаете, господин Гольдман?
– Вы меня с кем-то перепутали, – говорит он.
Я вытащил фотографии, на которых он сфотографирован в компании Бормана, а сзади фотографии список присутствующих на снимке людей, вот тут-то он совсем и скис. Я его спрашиваю:
– Вот вы во время войны были референтом доктора Езефа Моля? Где сейчас находится Моль?
– Я вам все расскажу, если вы дадите письменное обязательство, что после моего рассказа вы сохраните мне жизнь и отпустите меня.
– Отвечайте безо всяких условий, чем быстрей ответите, тем лучше для вас! Я показал ему свой укороченный палец и изуродованные мизинцы.
– Что вы со мной будете делать?
Я сказал, что все зависит от него, и задал ему еще вопрос:
– В том особняке, под Севильей, вместе с Борманом Моль был?
– Да, был…
– А на мои первые вопросы вы собираетесь отвечать?
– Нет.
Тогда я обратился к Быстренко:
– Подкатите сюда вон ту штуку, пусть он испытает на себе то, чем меня потчевал в тюрьме в Севильи.
Но как только глянул Гольдман на электростул, так сразу же завалился как-то неловко на левый бок и захрипел. Я думал, он придуривается, сказал ему:
