палаты.
Поняв, что разговор серьёзный, Сергей Ильич бросился к двери, и под недовольные голоса стоящих в коридоре, закрыл дверь, подперев её своим телом.
— Негативно отношусь Иван, — стал серьёзным и Гагарин.
— Вот тогда рассудите нас, я сказал, что согласен выступать, если меня обеспечат всем необходимым для тренировок и дадут встретиться с одним человеком, мне это пообещали, свою часть сделки я сдержал, даже завоевал три золотых медали, а вот они нет.
Он задумался.
— Давай сделаем так. Завтра ты всё же выступишь, слишком много уже приглашённых, а я обещаю, что лично приложу все силы, чтобы ты встретился с нужным человеком, если он конечно гражданин СССР.
— Конечно, небританская же королева, — я обиженно на него посмотрел, — это следователь МУР-а, Владимир Павлович Арапов.
— Тогда думаю, проблем не должно возникнуть, — он протянул мне руку, — договор?
— Да конечно Юрий Алексеевич, — закивал я, скрепив рукопожатие.
— Пойду, успокою кое-кого, — он посмотрел на потолок.
— Юрий Алексеевич, а можно ещё одну просьбу, лично к вам?
— Ваня! Имей совесть! — мгновенно у двери возмутился Кузнецов, — берега-то нужно видеть.
Но Гагарин наоборот, только рассмеялся и остановился у кровати, внимательно слушая.
— Как будет у вас время, можно будет вместе сфотографироваться и получить ваш автограф? — стеснительно спросил я.
— Хорошо, если пообещаешь мне выиграть золото Олимпиады, — хитро прищурился он, — читал я, что слабы мы стометровке.
— Юрий Алексеевич, я приложу все свои силы! — я приложил руку к сердцу.
Он улыбнулся, кивнул и открыв дверь вышел в коридор, попав к взволнованной толпе людей, которые здоровались с ним, спрашивали о делах и просто радовались, что его увидели.
К кровати вернулся мой тренер, покачивая головой.
— Кому расскажу, ведь не поверят, что сегодня Гагарина видел и даже руку ему жал.
— А представляете в каком шоке я, Сергей Ильич, — я был в похожих с ним чувствах, — это мой кумир детства!
Мы оба замолчали, приходя в себя от встречи.
* * *
Вечером я снова попал в руки врачей, а уже утром мне принесли новенький костюм и пришлось в него влезть, несмотря на больную ногу. В таком виде и отправился в столовую, где пообедав, и опираясь на плечо Сергей Ильича, мы пошли в актовый зал. На неё я не наступал, ковыляя на костыле под левой подмышкой.
Сама встреча заполнилась мне приторными однотипными речами, бурными аплодисментами и разглагольствованиями секретарей партии и комсомола. Сорокалетние руководители комсомола со всех сил делали вид, как их интересуют дела молодёжи, а все остальные делали вид, что им верят. Причём почему было столько истерики из-за моего присутствия здесь, я так и не понял, поскольку за все четыре часа бесконечной говорильни, со мной дали пообщаться журналистам и позадавать вопросы только один раз и то на десять минут, всё остальное время, я был мебелью. Ну, зато хоть руководство своё порадовал, поскольку тоже отвечал только лозунгами, цитировал Ленина, Маркса и Брежнева.
В конце была небольшая фотосессия, меня с медалями, ответственных товарищей с медалями и мной, затем, когда обезьянка стала не нужна, её отправили отдыхать и набираться сил.
У меня много слов вертелось на языке, когда Сергей Ильич помогал мне раздеться, но я помнил наш с ним разговор и заткнулся.
«Улыбаемся и машем, — только и крутилась эта фраза в голове, чтобы себя успокоить».
* * *
— Добрый день Иван, — услышал я голос, который заставил меня вздрогнуть, повернув голову и отложив кипу газет я увидел того человека с которым разговаривал в Венгрии.
В этот раз у него тоже были газеты, и он сняв шляпу, повесил её на крючок у двери, где висели мои костыли и закрыл дверь.
— Здравствуйте …
— Можешь называть меня товарищ Белый, — он по-хозяйски пододвинул стул, стол к моей кровати и положил газеты на него. Все они были на английском. Он выжидательно посмотрел на меня.
— Если это такая проверка, что я сейчас радостно брошусь читать газеты на английском, чем обеспечу вам новую звёздочку на погонах, то я вас разочарую, я не знаю этого языка.
Он широко улыбнулся.
— Ну попытка согласись, была хорошая, вдруг бы сработала.
— Что пишут наши заграничные не друзья?
— Как интересно ты их назвал, — снова широкая улыбка, — чем это американцы тебе успели насолить?
— Ну, можем конечно начать с того, что пока наш народ проливал кровь за свободу всего мира от нацизма, они спокойно торговали с фашистами, и, если бы не японцы с Перл- Харбором, никогда бы наверно не высадились в Нормандии, получая деньги как от нас за ленд-лиз, так и от них.
— Да? — удивился он, — для парня из далёкого посёлка очень зрелые рассуждения. Что ещё?
— Карибский кризис, Корейская война, Вьетнамская, — пожал я плечами, — лезут во все щели как тараканы.
Он покачал головой, скосившись на мою кипу газет, где как раз говорилось о героической борьбе Вьетнамского народа с иноземными захватчиками.
— Не любишь значит американцев, — задумчиво протянул он.
— И англичан!
— Их то за что? — тут же живо заинтересовался он.
— Африка, Индия, Китай, — не стал я сильно расписывать общеизвестные вещи, — никак не угомоняться со своей империей, над которой никогда не заходит солнце.
— Зачем же тебе тогда английский, да ещё и свободный? — удивлённо спросил он.
— А как я им докажу, что они капиталисты и угнетают рабочий класс? — удивился я в свою очередь, — русский они не знают, и вряд ли захотят знать. Столько репортёров было после моего рекорда, все о чём-то спрашивают, тыкают в лицо газетами, а я как телок на заклание иду, ничего не понимаю.
— Зачем тебе понимать, для этого есть специальные люди.
— Хорошо, тогда покажите мне пожалуйста опровержения данные нами на их гнусные враки, или комментарии этих ваших специальных людей, — я показал на наши газеты, — я что-то ничего не нашёл.
Тут он задумчиво подвинул к себе газеты на английском.
— Вот тут пишут, что не верят установленному тобой рекорду, поскольку КГБ якобы тебя обкололо каким-то новым препаратом, а в спорте такое недопустимо.
— У меня же брали пробы на допинг, — я посмотрел на него, — в их газетах конечно же написали про это? Или в наших?
Тут он чуть скривил уголок губ.
— Нет? — я всплеснул руками, — а где же эти ваши специальные люди? Ведь это же не меня они там полоскают в своих газетёнках, а наш советский спорт, который я представляю, а, следовательно, нашу страну!
— Ты как-то близко это всё к сердцу принимаешь, — он заинтересованно посмотрел на меня.
— Я хочу, чтобы с моей страной считались и американцы, и англичане
