— Сейчас… Сейчас… — лихорадочно бормотал Боцман, успокаивая то ли себя, то ли несчастного, изнывающего под тяжестью пушки. По личному и богатому опыту ирландец знал, что все неприятности начинаются, стоит только на мгновение отвлечься.
— Тяжело, сейчас упадет! — с натугой прохрипел солдат. Кто-то полез на ящик, чтобы помочь, Боцман моргнул, но в этот момент по ушам полоснул крик:
— Ракета!
Хотя сержант Галлоуэй ждал сигнальной ракеты, как святого причастия, огненно-красный росчерк все равно взмыл в небо неожиданно, и, пока Боцман разворачивался, чтобы отдать приказ, все началось как будто само собой.
Гренадеры дали второй залп винтовочными гранатами. С единым нечеловеческим рыком расчет «чертовой дудки» одним рывком поднял пушку, упор буквально врезался в рыхлую землю бруствера, станины повисли, удерживаемые крепкими руками. Наводчик приник к прицелу, обхватив обеими руками казенник орудия.
Счет времени шел на секунды. Человек у прицела дергал казенник из стороны в сторону, и, повинуясь его движениями, живая опора так же перемещала орудие.
— Вижу… вижу… почти… левее… — бормотал наводчик, казалось, еще мгновение, и его побелевшие от напряжения пальцы сомнут металл. Секунды бежали, как стартующий спринтер. Сто к одному, что пулеметчик уже увидел их и сейчас разворачивает ствол, ловя в прицел пушку и весь расчет. Один из «опорных» солдат тонко завыл, чувствуя, как тяжелый металл давит, давит, словно пресс, заставляя согнуться, уронить ношу.
— Упадет!
* * *
Пушка за спиной коротко гавкнула, и Дрегер ринулся вперед, молча, словно выпущенная стрела. Он не оглядывался, но по топоту и лязгу знал, что вся группа последовала за ним, рассыпаясь на ходу, охватывая капонир изломанным полукругом.
Хотелось палить не переставая, но нечеловеческим усилием Шейн удерживался. Стрелять из винчестера по бетону было глупо, надеяться, что случайная дробина залетит в бойницу и поразит стрелка, — не намного умнее. Уперев приклад в плечо, разворачиваясь всем корпусом, янки уже не бежал, а быстро шел вперед на полусогнутых, страхуя Мартина. Сейчас огнеметчик был самым ценным бойцом в команде. Даймант заметил какое-то движение справа и выстрелил, как обычно, благословляя творение американских оружейников, благодаря которым можно не особо тщательно целиться. Кто-то в серой вражеской форме упал на землю, извиваясь и подвывая от боли.
Две мишени, три оставшихся в дробовике заряда. Прекрасный счет.
— Справа! — рявкнул Шейн, не тратя больше время на поверженного противника, вновь разворачиваясь по ходу движения, за его спиной гулко хлопнул «Энфилд».
— Готов, — сообщил кто-то из своих.
Молча, без команды, Дрегер метнул гранату и припал на колено, прикрывая голову левым предплечьем. Его примеру сразу последовали остальные. Кусты разрывов поднимались вокруг капонира. Позади снова выстрелила траншейная пушка.
— Огня! — заорал Дрегер, но огнеметчик уже обгонял его справа, мелкими и высокими прыжками, сжимая брандспойт. Матово поблескивающий, кое-где исцарапанный баллон тяжелым горбом мотался у него за спиной.
«Шпандау» замолотил длинной непрерывной очередью, и у лейтенанта на мгновение остановилось сердце. С такого расстояния их можно уложить всех и сразу, но на этот раз тот, кто отмеряет судьбу, решил, что время «кротов» еще не пришло. Был ли пулеметчик ранен, испуган, или «косильщик» повредило, но он промахнулся. Прицел оказался взят слишком высоко, и пули разъяренно пронзали воздух поверх голов. Второй попытки штурмовики ему уже не дали.
Узкая боковая амбразура выделялась на сером бетонном фоне сплошной угольной чернотой. Мартин впился в нее взглядом, как крюком, буквально подтягивая себя к капониру. Еще шаг, еще один… Где-то в глубине непроглядной темноты запульсировал огненный цветок, трассирующие следы потянулись к «кротам», странно медленно, словно рой крупных светящихся шмелей. Огнеметчик нажал на спуск, брандспойт изверг струю вонючей белесой жидкости, облившей обращенную к Мартину стену «пилюли». На воздухе огнесмесь мгновенно начала куриться серым дымком, поджигатель бросился на землю ничком. Он лежал, чувствуя, как скрипит на зубах земля, вдыхая неописуемую химическую вонь.
Тихое «ффф-ух!» прошелестело над ухом почти неслышно. И сразу же волна жара накрыла Беннетта, ощутимая даже сквозь кожаную защиту. Где-то позади орал Шейн, мешая проклятия и восторженные вопли. Мартин привстал, держа брандспойт наготове. Яркое, чадное пламя охватило капонир, залп был удачен, добрая его доля попала точно в амбразуру, теперь там кто-то страшно кричал на два или три голоса. Но дело еще не закончилось.
Мартин прицелился, не чувствуя ничего, кроме ненависти и желания отомстить. За тяжесть баллона, за тряску в десантном танке, за костюм-духовку и животный страх смерти. Жало огнемета исторгло новую порцию горючей жидкости, направленную прямо в амбразуру. «Плевок дьявола», так иногда называли огнеметный выстрел свои. Как называли его немцы, Мартин не знал, да и не стремился узнать. Рыжая вспышка полностью выжгла огневую точку изнутри, огонь вырывался из бойниц длинными багровыми языками, будто жадные щупальца. От жара стали рваться патроны — словно кто-то взрывал праздничные шутихи в огненной утробе капонира, ставшего раскаленной могилой.
* * *
— Лейтенант, чего мы ждем? — трагически вопрошал Эрвин Сьюсс. Майор видел, как англичане понемногу занимают район, и не понимал, почему Хейман медлит. С каждой упущенной минутой задача выбить врага неожиданной контратакой из разряда «почти невозможно» приближалась к «чистое самоубийство».
— Мой стрелок должен убрать бронекорректировщика, — сквозь зубы ответил Фридрих, не отрываясь от бинокля. «Рено» с антенной все так же деловито карабкался через завалы, огибая воронки и крупные обломки, Роша не было видно, и по танку определенно не стреляли. — Если у томми будет артиллерийская поддержка, нам проще сразу сдаться… или дезертировать.
— Там может быть уйма других наблюдателей, — срывающимся голосом возразил майор.
— Может быть, — согласился Хейман. Он наконец отложил бинокль и потер лицо. Едкий пот затекал в глаза, стереть его не было никакой возможности — к прежней грязи лишь добавлялась новая.
«Все бы отдал за чистый носовой платок», — подумал он.
— Но этот самый опасный, — закончил Фридрих. — Обычного корректировщика могут убить, ему приходится прятаться, потому плохо видит, радиостанция тяжелая и часто ломается. А у «железного гроба» мощный телеграф, достает километров на пятьдесят, и он прикрыт броней. И сидит там не лопух с ускоренных курсов… Смотрите, как грамотно ездит. Если он останется, то сразу вызовет огонь, и наша атака захлебнется.
