45
Уже на этапе постройки судна я понял, насколько соскучился по морю, насколько меня утомила береговая жизнь. Долго думал, куда сделать первый рейс. Самым выгодным было бы отвезти в Египет, в строящуюся Александрию, пиломатериалы, а в обратную сторону зерно для Афин, но деньги у меня пока есть, так что можно подумать о душе, которая рвалась в далекое будущее, в двадцать первый век. Мне казалось, что дверь туда находится там же, где я попал в прошлое — возле крымского мыса Айя. Проверить это будет легче, если поселюсь в тех местах, а именно в Херсонесе Таврическом, как сейчас именуется этот город. Херсонес (в переводе с греческого «полуостров») — одно из любимых греческих названий, даваемое любому городу, расположенному на полуострове, поэтому, чтобы не путать, добавляли название региона. Амфиополисские греки-моряки, бывавшие там, рассказали мне, что основали город лет сто назад выходцы из Гераклеи Понтийской, расположенной на южном берегу Черного моря, неподалеку от пролива Босфор. Гераклея (город Геракла) тоже очень распространенное название. Сейчас Херсонес, не желая напрягать отношения с Александром Македонским, де-юре признает его своим гегемоном, но де-факто, в связи со своей практической недосягаемостью, плевать хотел и на Царя Всего, и на возглавляемый им Коринфский союз.
При постройке судна я думал, что двенадцать пар весел будет многовато, но уже в Дарданеллах убедился, что еще три-четыре пары не помешали бы. Ветерок дул настолько легкий, что парус висел, как одежда толстяка на дистрофике. Весь пролив мы прошли на веслах. Хорошо, что при отсутствии ветра встречное течение было слабым, всего узла полтора-два. В Мраморном море мы поймали норд-вест силой балла четыре и потихоньку добрались до пролива Босфор, который сейчас называется Фракийским, и преодолели его под парусами и при помощи весел. На выходе сделали остановку у азиатского берега, возле храма Зевса Урии, где купили свежий хлеб и прочитали высеченные на плитах декреты черноморских полисов, которые надо знать иноземным купцам. Меня заинтересовали два: херсонесцы предупреждали, что вывоз пшеницы и муки без разрешения городских властей карается смертью, а у ольвийцев то же самое грозило за вывоз монет из серебра и золота на сумму больше, чем было привезено товаров, но в слитках — сколько хочешь. Торговец хлебом предупредил меня, что возле Гераклеи Понтийской орудуют пираты, две галеры. Я поблагодарил его и сказал, что мы пойдем не вдоль берега, а напрямую, сразу на мыс Сарыч. Мне, конечно, не поверили. Даже члены экипажа не верили в то, что можно сразу от Босфора держать курс на Таврику, как сейчас называют Крымский полуостров. Пока что галеры гребут до мыса Керемпе на территории будущей Турции, где поворачивают на север, на Сарыч, до которого сто сорок две мили или при благоприятных условиях часов тридцать «экономичным» ходом, то есть одна или две ночевки в открытом море. От выхода из Босфора до Херсонеса примерно в два раза больше, но мое судно провело в море тоже две ночи, причем вторую только потому, что я не захотел заходить в порт в темноте. До утренних сумерек мы дрейфовали милях в пяти от города, примерно в том же месте, где я упал за борт сколько-то там — уже и не сосчитаю! — лет назад.
Порт был пуст, если не считать стоявшие в глубине гавани у мола лагом друг к другу три военные триеры с втянутыми внутрь веслами. Местные купцы уплыли в разные стороны, а иноземцы еще не догребли до Херсонеса. Мы были первыми из македонских купцов, кто покинул Амфиполис. Херсонесский таможенник появился уже после того, как мы ошвартовались и начали открывать все три трюма, чтобы показать, что привезли. Обычно таможенники нетерпеливо отплясывают на причале, едва торговое судно появляется на горизонте. Таможенная пошлина составляет два процента. Еще один процент — портовый сбор. Плюс два процента с каждой торговой сделки, которые покупатель и продавец обычно делят пополам, хотя могут быть всякие варианты, как договорятся. Я привез оливковое масло в амфорах, македонские железные доспехи, мечи, топоры и наконечники копий и стрел. Мне сказали, что Херсонес сейчас воюет со скифами и нуждается в любых товарах военного назначения, а Македония — одни из основных поставщиков железа и продукции из него. Еще привез пурпур, благовония и пряности. В Амфиполисе цены на них были низкие, потому что многие ветераны оказались таким же умными, как я, и вместо тяжелого серебра прихватили с собой легкие, занимающие мало места и очень дорогие товары.
Узнав, что именно в трюмах «Альбатроса», таможенник тут же послал раба к архонтам. В Херсонесе, как и в других греческих полисах, три архонта: первый (эпоним) занимается административно-хозяйственным управлением, второй (басилевс) — духовным (религиозным), а третий (полемарх) — военным. Отличием было только то, что здесь первого архонта скромно величали демиургом. Это был худой и сравнительно высокий, почти с меня ростом, мужчина лет сорока пяти, довольно подвижный, эдакий живчик с моторчиком в заднице и не только. На голове у него была белая шапочка, из-под которой в разные стороны торчали курчавые вихры, почти полностью седые. Демиург постоянно заправлял их под шапочки, а они постоянно вырывались на свободу. Вместе с ним пришел полемарх, грузный и медлительный. Этому было под пятьдесят, но ни на голове, ни в бороде седины не видать. Оба в белых туниках, подпоясанных кожаными ремнями с золотыми пряжками с ликом Артемиды, богини-покровительницы города. Первого звали Агасикл, второго — Харисий.
Оба приняли мое приглашение зайти в каюту и выпить по бокалу хиосского красного вина, которое считается самым лучшим из греческих. Не знаю, чем разбодяжили хиоссцы сусло, но пахло вино фиалками, было сладким и вставляло быстро и основательно. Уже минут через пять после принятия первого кубка, даже Харисий стал живчиком, а Агасикл задергался так интенсивно, что его можно было выпускать одного против десятерых.
— Ты не похож на македонца, — первым делом объявил демиург.
Я рассказал ему байку о сыне тирана, оказавшегося волей случая в Элладе, и истинную правду об участии в походе Александра Македонского. Гиперборея абсолютно не заинтересовала их, а вот про поход пришлось рассказывать долго и подробно. Мероприятие это считалось общегреческим, поэтому каждый эллин, даже такой «третьесортный», как херсонесец, болел за него душой и телом, и причислял себя к победителям персов. Раньше они получали сведения из третьих рук, а теперь была возможность послушать очевидца, причем не простого солдата, а командира илы. Уверен, что мой рассказ, дополненный, приукрашенный, до ночи разойдется по всему города.
После того, как я описал разграбление Персеполя, Агасикл спросил:
— Ты теперь гражданин Македонии?
— И да, и нет, — ответил я. — Мне предложили купить поместье и стать македонским гетайром, но я пока не принял решение. Мне больше нравится демократическое управление, как в греческих полисах, а в Македонии царская власть. В Державе Ахеменидов Александр Македонский перенял не лучшие манеры у персидских царей. Из-за этого я и покинул его армию, и, как недавно узнал, прошлой осенью против него был заговор среди старых воинов.
Дальше мне пришлось рассказать о заговоре Пармениона и его сына Филоты.
— И где ты собираешься поселиться? — поинтересовался демиург. — Наверное, в Афинах?
— Нет, Афины — слишком большой и шумный город. Мне хотелось бы в городе потише и где-нибудь в этих краях, где не так жарко. Поэтому и приплыл к вам, а потом собираюсь посетить Ольвию, Феодосию, Пантикапей… — поделился я.
— У нас очень хороший полис! — похвастался Агасикл.
— Да, расположение у вас удачное, на пересечении торговых путей. Мне, как судовладельцу, оно понравилось, — согласился я. — Только будут ли мне здесь рады, дадут ли гражданство и возможность купить дом в черте города и клер в хоре (сельскохозяйственный надел в пригороде)? Потому что роль метека для меня унизительна.
