— Мне приснилось, — я придвинул к себе дневник сновидений, — что в Хогвартсе возникла некая тревожная ситуация. Будто бы я иду по коридору, но они пусты, все статуи сошли с мест, все портреты и картины опустели. Я знаю, что они находятся в какой-то определенной комнате, и тоже должен ее найти, но хожу уже давно и все никак не могу до нее добраться.
— Очень, очень плохой сон, — трагическим полушепотом сказала Трелони, таращась на меня из-за своих очков. — Мистер Пирс, теперь объясните, почему это так.
— Во-первых, — не слишком уверенно начал Пирс, — во сне Линг один, а это всегда плохо… вроде как, — он посмотрел на Трелони. Та закивала головой. Пирс приободрился, хотя накануне вечером мы подробно обговорили наши придуманные сновидения и то, как их следует толковать. — Во-вторых, ты сам сказал, что ситуация тревожная, настолько, что даже статуи и персонажи картин сошли со своих мест. Это означает, что… хм… что твои чувства находятся в растерянности, и сам ты не уверен в себе.
— Браво! — прошептала Трелони. — И финальный штрих?
— Финальный штрих… ты никак не можешь добраться до своей цели, то есть не знаешь, куда идти; ты потерялся, боишься и… в общем, все это указывает на страх смерти.
Трелони потрепала меня по плечу.
— Мужайтесь, мистер Ди, — сказала она и отправилась к Паркинсон и Балстроуд, которые склонили головы над хрустальным шаром, тыча в него пальцами и оживленно шепчась.
Уходя от Трелони с оценками "превосходно", мы встретили в коридоре третьего этажа Полину Мазерс, подружку Пирса из Равенкло. К этому времени я был немного с ней знаком, а потому тоже остановился и поздоровался.
— Ну что? — спросил ее Пирс. — Я видел, тебе сегодня сова пришла. Что твои написали?
— Все нормально, — с улыбкой ответила она. — Я могу остаться.
— Отлично, — сказал Пирс и взглянул на меня. — Значит, составим тебе на каникулах компанию.
— Вы остаетесь? — обрадовался я. Нельзя сказать, что я сильно нуждался в компании, но иногда мне было откровенно нечем заняться, и я бесцельно валялся на кровати, не желая ни читать, ни рисовать, ни учиться. А с Пирсом и Полиной такое бестолковое времяпрепровождение свелось бы к минимуму.
Перед самым Рождеством Хагрид рассказал мне, что гиппогрифа, напавшего на Малфоя в начале сентября, будут судить. Его отец подал жалобу в комитет по уничтожению опасных созданий, и теперь над Клювокрылом нависла вполне реальная угроза смертного приговора. Хагрид был безутешен и далек от каких-либо других забот.
— В этот комитет надо нажаловаться на самого Малфоя, — попытался я развеселить Хагрида. — Лучше бы они его уничтожили как опасное создание…
— От них, пожалуй, дождешься, — вздохнул лесничий.
— Почему он вообще у тебя? — спросил я, наблюдая за гиппогрифом, устроившимся у очага и рвущим на части мертвого кролика. — Выпусти его, и все дела.
— Так ведь не улетает, — печально ответил Хагрид. — Привязался ко мне, бедняга… к тому же, теперь он и должен быть здесь, при мне. Вроде как я за него отвечаю. Так что если отпущу, нарушу какой-то там закон, и привет… не хватало опять в Азкабан загреметь.
— Теперь Азкабан сам к нам пожаловал, — сказал я, имея в виду дементоров, патрулирующих окрестности и улицы Хогсмида.
Хагрид покачал лохматой головой.
— И то верно, — произнес он. — Проклятые твари… Кстати, ты что-то не ходишь в деревню. Я тебя там еще ни разу не видел.
— Меня Снейп не пускает, — сказал я, хотя не был слишком расстроен таким его решением. — Это вроде наказания.
— Наказания? — Хагрид удивился. — Я думал, Снейп своих не наказывает.
Я усмехнулся:
— Смотря за что. Иногда у него просто не остается выбора. Но сейчас мне в Хогсмиде ничего не нужно, а летом ты меня возьмешь с собой.
— Дожить бы до лета… — Хагрид вновь погрузился в тяжелые размышления о судьбе злосчастного гиппогрифа, а я воспользовался моментом и достал бумагу, чтобы сделать пару рабочих набросков проголодавшегося Клювокрыла.
Несмотря на мои надежды, Снейп не забыл о своем обещании "отработать" боггарта. На последнем уроке зельеварения, где в качестве контрольной все варили Мертвую припарку — целебный раствор для впавших в кому после заклинания ледяной оторопи, — а я, как-то раз уже ее варивший, мучался над антидотом к яду растения Saliva Vampirus, Снейп вопреки своему обыкновению не травил гриффиндорцев, дав им спокойно работать. Он молча бродил между столами, посматривая на то, что происходит у нас в котлах, и выглядел так, будто думал о чем-то совершенно не касающемся контрольной. В конце занятия, когда мы ставили ему на стол подписанные флаконы, он произнес, не глядя на меня:
— Мистер Ди, задержитесь.
Я отошел в сторону и стал ждать, когда ученики покинут аудиторию. Наконец, дверь за последними из них закрылась, и мы остались одни. Снейп выглядел уставшим и еще более мрачным, чем обычно. Может, он заболел, подумал я, но тут же отмел эту мысль — с его-то арсеналом препаратов можно вылечиться от чего угодно. Снейп поднял на меня глаза и сказал:
— Надеюсь, вы не забыли, что должны пройти со мной защиту от боггарта? Я зарезервировал пустой класс на втором этаже, где раньше проводили занятия по маггловедению, и перенес боггарта туда. Приходите в это воскресенье, после обеда.
— Да, сэр, — сказал я.
— Кстати, о чем вы хотели тогда поговорить? — спросил Снейп. Я понял, что он имеет в виду случай, когда из лесу выбрались дементоры.
— Как раз об этом, — ответил я. — О занятии с боггартом.
— Хорошо, — сказал профессор, однако тон его был далеко не радостным. — Тогда до воскресенья.
Какой-то он странный, думал я, идя на трансфигурацию. Но завтра наступала пятница, последний день занятий перед каникулами, и мне было не до того, чтобы разбираться в нюансах поведения Снейпа.
На рождественский обед собралось не так уж мало человек. Явились все преподаватели, кроме Люпина — стояла полная луна. Пришла даже Трелони в зеленом платье с блестками. За одной половиной стола уселись мы с Пирсом и Полиной, а также Эд Нордманн, наш пятикурсник, известный тем, что однажды на уроке Макгонагалл превратил свою руку в молот и не хотел трансфигурировать ее обратно. Он увлекался древним оружием и много времени проводил в библиотеке, изучая различные техники ковки магических мечей и кинжалов. На другой половине сидел какой-то первокурсник и гриффиндорцы: Поттер, как и я, всегда остававшийся на зимние каникулы в замке, его приятель Уизли и Гермиона Грейнджер. Пришел даже Филч, и было довольно странно видеть его сидящим вместе со всеми.
