— Что надо, чтобы остаться питри?
— Определённые обстоятельства смерти. И коэффициент нью-джи выше среднего. Теперь известно, чем выше интеллект, тем устойчивее его поле сознания, оно не угасает сразу же со смертью тела. Земное человечество подошло к конечной цели эволюции. Так вышло, что подводники опередили на этом пути людей, оставшихся на Суше. Всё произойдёт постепенно, и нельзя сказать, сколько поколений понадобится для того, чтобы питри перестали мечтать о продолжении жизни в новом теле, и предпочли навсегда остаться сгустком пси-энергии.
— На поверхности была война, вы знали?
— Мы позволили ей произойти.
— Вы? Контролируете наш мир?
«Как я сразу не догадался!»
— Мы и есть истинное Главное Управление, которое когда-то выбрало тебя, и Марка Эйджи, и других, в свой штат.
— И сделали Марка Эйджи и меня своими марионетками?
Голос матери возразил:
— Не рассуждай штампами, Артемий. Ты же знаешь: любая самоорганизующаяся система имеет некоторый предел сложности. По мере усложнения система накапливает в себе внутренние противоречия.
Арт задумался:
— Наступает момент, и рост этих противоречий усиливается в геометрической прогрессии…
— Вот именно, — подхватил родной голос. — И тогда любое усовершенствование приводит к обратным результатам — накоплению ненужного мусора, грозящего всей постройке быстрым разрушением.
— Критический момент невозможно определить, являясь частью системы, поэтому питри задуманы как независимые внешние наблюдатели? — подвёл итог Арт.
— Да.
— Независимые наблюдатели… Война отняла у Надмирья почти все ресурсы, у Моря — значительную их часть. Миллионы жертв, и всё — ради хрупкого баланса в Морских Колониях?
— Ради сохранения жизни на планете. Надо внимательно слушать речи политиков, особенно, если в их руках сосредоточена вся военная мощь Моря.
— И другого способа сохранения жизни нет?
— Есть. Но решать-то вам, живущим. Мы лишь позволяем случиться событиям, которые перераспределяют опасные напряжения, когда вы упускаете ситуацию.
— Позволяете случиться войнам? Вы неоригинальны в выборе средств. В сущности, вы, как говорили древние, вставляете палки в колёса…
— И так будет, пока люди предпочитают колесо, — ответил ироничный мужской голос.
— То есть, мы должны изобрести новые правила?
— Хотите, чтобы мы их продиктовали? — снова ирония.
— Нет. Мы как-нибудь сами.
— Но ты явился сюда второй раз. Зачем, если не за советом?
— Да так, зашёл поболтать…
— Читал бы лучше Книгу Книг.
— Успеется, — ответил Арт, начиная подозревать подвох. — Весело живёте?
— Именно живём, в отличие от вас, проводящие треть жизни во сне, а ещё треть её вы тратите на пищеварение, любовные игры, противостояние болезням и друг другу.
— Да люди ли вы?
— Оракулы — да.
— А не оракулы, те, которые — мыслители?
— Сложно определить. Возможно, это решается не нами.
— Вы остаётесь мужчинами и женщинами?
— Подумай сам.
— Подозреваю, не больше, чем виртуальные собеседники, которые вольны выбирать себе аватаров, — буркнул Арт. — Так зачем я здесь?
— Ты — единственный канал, через который мы можем войти в сознание твоего симбиота. Это вопрос жизни и смерти Марка Эйджи. Мы не хотели бы его потерять.
— Что же мы теряем время?! Я готов! Начинайте же, немедленно!
Сфера стала меняться: она расширялась, приобретая космические размеры. Арт потерял ориентацию в пространстве и просто растянулся на полу. Лёжа навзничь, он чувствовал себя центром… чего? Возможно, сгустком эмоций, не только своих, но ещё пришедших извне.
За гранью его восприятия остались слова Оракула:
— Очень чистая аура. Искренняя привязанность, честность, человечность, сострадание, тревога. Симбиотическим подобием всё это не объяснить. Идеальный проводник эмоций, что при таком нью-джи редкость. Сколько времени понадобится удалённому симбиоту для вхождения в транс?
— Восемь часов сна.
— Можно в девятнадцать раз быстрее, если уплотним эмоциональный поток.
— Нет необходимости. Им обоим нужен полноценный отдых. Прошу помнить: они ещё в физическом теле. С этим надо считаться. Пусть спят, — ответил женский голос.
— Великая мать, — с иронией произнёс голос.
— Да, я Великая мать, и моё предназначение всегда заботиться о теле и лелеять его. Как ты — Великий отец, всегда занят жизнью духа.
— Тело — покровы на миг.
— Но если этот миг не прожит полноценно и счастливо, вечности трудно прибавить что-либо хорошее. Сколько ему осталось до воссоединения с нами?
— Скоро. Первые, принявшие на себя великую миссию, погибнут от руки убеждённых противников. Этот аналитик больше пользы принесёт здесь. Такой уж склад ума: слишком взвешенный подход. Воплощенная серьёзность и ответственность.
— Да, ему нелегко. То ли дело, Марк Эйджи, Мо Оберманн, и тот, сбежавший на сушу, Дэниел Фокс, — они эмоционально подвижнее. Им важен кураж, сложная и рискованная игра в обход правил.
— Я думал, тебе не нравятся играющие не по правилам.
— Ну почему же? Они оставляют после себя большие и малые свершения и чудесных детей. Жизнь продолжается. Меня, Великую мать это не может не радовать. Игроки чаще становятся Оракулами, и не помню, чтобы кто-то из них стал Мыслителем.
Сияющую сферу заполнило жизнерадостное искристое нечто, сравнимое разве со смехом, — если у бестелесных возможен смех.
* * *
С ближайшим караваном омега-транспортов Валевский поднимался на поверхность. Возможно, навсегда. Время не было потрачено даром, и озарение, — то, возникшее в голове при виде цитаты из старинной книги, — на проверку оказалось единственно верным путём к возможному спасению инсуба. Визит в химическую лабораторию на поверхности должен завершить дело: Арт или убьёт Марка Эйджи, или вырвет из стен электронной тюрьмы. Окончательное решение он получит от самого Марка. Получит, — в этом Арт не сомневался.
Единственное, что смущало: что означали слова Оракула, оставшиеся в памяти после второго визита? Неясно, о чём шла речь, хотя Валевский прекрасно помнил начало: Голос поведал ему о Лунных Питри. Если бы ещё вспомнить, что именно поведал? Пришлось искать информацию в поисковике. Теперь Арт знал легенду о Питри и их великой жертве. Но за этим не стоило ходить к Оракулу.
«Ты повёлся! Признайся, ты просто повёлся: взыграло непомерное эго, мол, тебя ждут, исключительный и неповторимый Артемий Валевский!»
Тогда откуда он знает совершенно точно, как выглядит камера-капсула Эйджи? И, страшнее пустых светлых стен, — непроницаемый экран вокруг сознания; ясное, почти физическое, ощущение отрезанности от остального человечества. Как будто разум, словно о-флеш, выдернули из разъёма?
Он уверен, что в своих снах переживает всё, что чувствует Марк.
Ещё оракул сказал: «Будущее за теми, кто сегодня между Морем и Сушей». Немного же вынес он после второго визита! Но, возможно, это о них с Эйджи: им предстоит начать новую жизнь в Надмирье.
Неожиданно Зелма Даугава решила последовать за Валевским.
«Я нужна Марку», — как всегда, скупо сказала она.
И Арт принял объяснение.
Мать Эйджи доверила Зелме все свои сбережения ради спасения сына. «Ты только будь с ним, девочка! Не оставляй его, — попросила Анна, и глаза её сделались влажные. — Я уже слишком взрослая, чтобы решиться на это…» — она показала пальцем вверх. Признание в своей слабости нелегко далось Анне Эйджи.
Лена…
Самым нелёгким было узнать решение сестры.
Лена с мужем и старшим сыном скоро тоже поднимутся на поверхность. Чтобы навсегда расстаться с Артемием, с рифами, с планетой. В Колониях заговорили о проекте «Лунные Питри», как о неизбежном будущем подводного человечества, и общество разделилось. Число сторонников исхода в космос росло день ото дня, они считали, что только переселение подводников избавит от противостояния с внешним человечеством. Тасманийские космодромы скоро будут готовы отправить первых колонизаторов Луны.
«Я хочу быть рядом с моим мальчиком, с моим Сергунчиком. Я уверена, что там буду общаться с ним, — утверждала Лена, и эта идея не казалась ей фантастической. Артемий не стал переубеждать: он видел, как изменила сестру вера в невероятное.
— Кроме того, кто-то должен заботиться об урожае для первопоселенцев. Гидропоник — едва ли не самая востребованная специальность у селенитов!» — добавляла сестра.
Она, окрылённая, спешила к новой высокой цели. А Арт… Арт снова оставался на месте, провожая из своей жизни ту, которую любил, как мать.
