— Вот чудеса!
Габриель вздрогнул и поднял голову — оказывается, он не спал.
— Прошу прощения, монсеньор. Я велел Марио и его девчонке убираться прочь.
— Какой ты суровый! — с улыбкой произнес Филипп. — Но нет, постой! — Он подошел ближе, присел на кровать и всмотрелся ему в лицо. — Что-то случилось?
— Вы были правы, — с жутким спокойствием ответил Габриель. — Наломал я дров.
— Вы поссорились? Матильда прогнала тебя?
— Хуже.
— Хуже?! — Филипп так и подпрыгнул. — Что «хуже»? Ну! Отвечай, черт бы тебя побрал!
— Э… Я… того… против ее воли…
— Матерь Божья! Ты что, изнасиловал ее?!
Габриель утвердительно кивнул. Глаза его бездумно блуждали по комнате.
Филипп схватился за голову, затем вскочил на ноги, затем будто передумав, сел, снова встал, нервно прошелся из угла в угол, вернулся обратно к кровати, в ярости сорвал с нее полог и, не разуваясь, бухнулся в постель.
— Вот-те на-те, елки-палки зеленые! — наконец прорвало его. — Что же ты наделал, сукин сын?! Ну, и сюрпризик ты мне преподнес, нечего сказать, хороший! Ах ты ж… Черт! Даже не знаю, как тебя назвать. Все лето девки наперебой цеплялись тебе на шею, стоило лишь пальцем шевельнуть, чтобы они легли под тебя и сами юбки позадирали… Ан нет! Он, видите ли, искал единственную и неповторимую, любовь всей своей жизни. А когда нашел… Ну все, баста! Это мне наглядный урок. Впредь я не потерплю в своем окружении не только педерастов, но и девственников старше шестнадцати лет — этих сопливых юнцов, которые сторонятся женщин, забивая себе голову романтическими бреднями о чистой и возвышенной любви, ночью втихаря рукоблудят, а в конечном итоге становятся насильниками… — Филипп остыл так же внезапно, как и взорвался. — Ладно. Теперь рассказывай.
Габриель поведал ему обо всем, кроме своей встречи с Симоном. Филипп внимательно выслушал его, ни разу не перебив, затем, помолчав немного, медленно произнес:
— Да-а, хорошенькое дело!.. Ты, кстати, отдаешь себе отчет в последствиях своего поступка? Ведь Матильда не просто фрейлина принцессы — она ее любимица, а может, и любовница. Если Маргарита решит, что ты должен понести наказание, вряд ли я смогу выручить тебя. Разумеется, я употреблю все свое влияние, чтобы урезонить ее, но она чертовски своенравная девушка и вполне может заупрямиться. Учти, я не намерен из-за твоей глупой выходки ставить под угрозу такой перспективный брачный союз. Уразумел?
— Да… Я понимаю…
— И что ты думаешь делать?
— Не знаю. Я ничего не думаю. Не могу думать. — Габриель весь поник и громко всхлипнул. — Я… я не хочу жить!..
Кряхтя, Филипп встал с кровати.
— А ты поплачь, — посоветовал он. — Вот увидишь, сразу полегчает. Я серьезно. Порой и мужчинам можно всплакнуть — только скупо, по-мужски. Ты же еще мальчишка, так что плачь, не стесняйся. Пожалей себя, пожалей Матильду — и поплачь. Вот сейчас я пойду спа-а… — Филипп не удержался и во весь рот зевнул. — Устал, как собака! Эта затейница Маргарита… Впрочем, ладно. Утром мы все обмозгуем на свежую голову, а сейчас ложимся баиньки.
Габриель молча кивнул. Он уже приготовился последовать совету Филиппа, когда останется в одиночестве, и теперь еле сдерживал слезы.
В дверях Филипп остановился.
— Да, к твоему сведению. Я велю страже не выпускать тебя из покоев без моего ведома. А то гляди, еще что-нибудь выкинешь.
Глава XXVII
Отверженный принц
Было без малого час ночи, но не гас свет в кабинете Александра Бискайского. Сидя в удобном кресле за широким рабочим столом, он внимательно изучал пожелтевшие от времени свитки, датированные четырьмя предыдущими столетиями. Иногда он прерывал чтение и впадал в задумчивость, отрешенно глядя в пространство перед собой; затем возвращался к действительности и брал следующий свиток.
— Ничего нет, — наконец, пробормотал граф, отложив в сторону последний документ. — Ничегошеньки… Проклятье!..
Он забарабанил пальцами по столу и в который уже раз нетерпеливо взглянул на часы.
«Странное дело! К чему такая таинственность, черт бы его побрал? Не иначе, как что-то назревает. Что-то очень важное…»
Вдруг за его спиной раздался тихий скрип двери. Александр резко оглянулся и увидел на пороге свою сестру Жоанну.
— Почему ты здесь, дорогая? Поздно уже.
— Я не могу заснуть, Сандро. Я так соскучилась по тебе, а ты лишь только приехал — и сразу за дела. Неужто они часок-другой не подождут?
— Дела никогда не ждут, сестренка. И вообще, зря ты пришла. Если дядя прознает, что ты была у меня ночью, опять разборы начнутся: «Ах, доченька, ты разрываешь мое сердце!..»
Губы Жоанны тронула вымученная улыбка.
Брат ласково смотрел на нее — единственное существо, которое он по-настоящему любил, в то же время презирая всех остальных, лютой ненавистью ненавидя весь мир, который так жестоко и подло обошелся с ним. Внук короля, сын его старшего сына, имевшего глупость умереть раньше отца, Александр был лишен дедом законного наследства — королевской короны. Покойный король Рикард, будучи весьма благосклонным к младшему сыну, теперешнему королю, крайне неприязненно относился к старшему, а после его смерти обратил всю свою нелюбовь на Александра. Он принудил его, одиннадцатилетнего мальчишку, отречься от всех прав на престол, и с тех пор жизнь Александра была отравлена ненавистью, злобой и завистью. В течение многих лет его ни днем, ни ночью не оставляла в покое мысль, что не будь его отец таким строптивым и непослушным сыном или проживи он хотя бы на четыре года дольше, то Александром Х, королем Наварры, был бы другой человек. А именно — он, Александр Бискайский.
Год за годом, капля за каплей, этот яд все глубже проникал в его душу. Со временем сердце его ожесточилось, он перестал верить в Бога и бояться ада, неистовая и поначалу бессильная ярость сменилась глубоким цинизмом, холодным расчетом и постоянным лицемерием. У Александра не было ни одного друга, он вообще забыл, что значит слово «дружба». Все его мысли и чувства подчинялись одному императиву: во что бы то ни стало вернуть утраченную корону. К людям он относился с презрением и пренебрежением, но тщательно скрывал это — да так мастерски, почти виртуозно, что лишь единицам удавалось разглядеть за внешним лоском блестящего и респектабельного вельможи уродливую сущность озлобленного, беспринципного властолюбца.
Женясь на Бланке, граф видел в ней не женщину, не будущую спутницу жизни, но, прежде всего, орудие для достижения поставленной цели. Зная о нежной привязанности Альфонсо к старшей из своих сестер, он рассматривал этот брак, как весьма удачный в тактическом и стратегическом плане ход. Наваррский король, кстати, по достоинству оценил дипломатический успех племянника и дважды за последние полгода отправлял его во главе немногочисленного и плохо подготовленного войска на подавление крестьянских мятежей в Стране Басков, втайне рассчитывая, что там он встретит свою смерть.
Но все надежды Александра пошли прахом, когда Бланка узнала о его связи с Жоанной. Сам по себе ее отказ делить с ним постель не так чтобы очень огорчил его — однако затем последовал полный разрыв между ними, и жена стала относиться к нему с откровенной враждебностью. Было бы по меньшей мере наивно объяснять все происшедшее крайней набожностью Бланки и, как следствие, глубочайшим отвращением, которое она испытывала к кровосмешению. Будь Александр порядочным человеком, она бы, конечно, простила его, как простила Жоанну, тем более что его порочная связь с сестрой продлилась всего несколько месяцев и прекратилась задолго до их женитьбы. Но нам известно, при каких обстоятельствах был заключен их брак. С самого начала Бланка не питала никаких нежных чувств к Александру и уже на второй неделе супружеской жизни полностью разочаровалась в нем, а еще спустя неделю возненавидела его всеми фибрами души. Она была девушка умная и проницательная, довольно быстро у нее сложилась целостная картина его неизменной натуры, и она с ужасом поняла, чтó за человек ее муж и какие побуждения им движут.
Давнее прегрешение Александра послужило лишь поводом для разрыва, но никак не причиной оного, хотя Бланка, возможно, придерживалась иного мнения. Она без зазрения совести шантажировала его, угрожая разоблачением и бракоразводным процессом. Положение графа стало еще более отчаянным, когда Альфонсо взошел на престол. Задумай теперь Бланка избавиться от мужа и попроси в этом помощи у брата, то остаток своей жизни Александру придется провести в бегах, скрываясь от вездесущих убийц, направляемых рукой кастильского короля. Одна-единственная слабость обернулась для графа Бискайского настоящей катастрофой. Иронией судьбы, единственным чистым и непорочным, что еще оставалось в нем, была любовь к родной сестре — чувство, которое во все времена в равной степени сурово осуждалось и церковью, и обществом.
