-- Сидите, -- махнул рукой Кен, -- ты, рыжий, продолжай. Как ты там их обозвал? "Финикийские коровы"?
-- Да, -- ответил Теримах.
-- Помнится, в Олинфе, на агоре, видел целиком слоновый рог, а недавно, в Сидоне...
-- Это не рог, -- перебил стратега рыжий.
-- Я слышал, это у них зубы такие, -- сказал один из воинов.
-- Брехня, -- авторитетно заявил другой, -- это же какую пасть надо иметь...
-- Не брехня, -- буркнул Полидор, молчавший в течение всего теримахова рассказа о "Малом Анабасисе", как уже окрестили вылазку Александра некоторые её участники.
-- Верно, -- сказал Теримах, -- эти зубы у слона изо рта торчат.
-- Бывает же чудес на свете...
-- Да уж... Разливай. Накатим за чудеса. Будь они прокляты...
-- "Пурпурные" рассказывают, -- сказал Кен, -- что в Вавилоне, в царских садах, Дарий держит много слонов. Их родина далеко на востоке, в Индии. Оттуда пригоняют. Там на этих зверюгах ездят. Даже сражаются, сидя верхом, как на лошади.
-- Как это, "далеко на востоке"? Вон, Теримах говорит, в дне пути отсюда целое стадо видели...
-- Это здесь. А там... -- Кен неопределённо мотнул головой, но все поняли, что он имеет в виду, -- не водятся. Вымерли, видать. Как львы у нас, в Македонии. Мне бабка рассказывала, последнего льва ещё при Филэллине[116] прикончили.
-- Твоя бабка, Кен, небось и Ксеркса живьём видела? -- поинтересовался кто-то из задних рядов.
-- Дурак ты, -- беззлобно ответил стратег.
Многие присутствующие помрачнели. Только отвлеклись от тягостных мыслей, как вот нате вам снова...
-- Ох-хо-хо... Охохонюшки... Как же мы теперь-то будем? -- спросил, глядя в пустоту, Тидей.
В сражении с египтянами милетянин рвал и метал, стараясь смыть позор плена. Дрался в самом горячем месте, был легко ранен. Не зря на него в своё время большие начальники обратили внимание. Воином наёмник оказался не из последних. Теримах видел это, потому после боя расквасил носы паре острословов, намеревавшихся наградить Тидея почётным прозвищем -- "Засранец".
Но вот этот вздох некоторые посчитали притворным.
-- Тебе-то что, милетянин? -- мрачно посмотрел на него Медведь, -- у тебя ни жены, ни детей. Наёмник...
-- Как будто у тебя жена есть.
-- У меня мать с отцом ещё живы...
-- Все, считай в покойники запишут, -- бросил один из "пеших друзей", воин, у которого все лицо пересекал уродливый шрам, а левое ухо отсутствовало.
-- Может, вернёмся ещё? -- неуверенно протянул другой.
-- Хрен, ты вернёшься, -- ожесточённо сплюнул себе под ноги одноухий, -- так все и подохнем здесь.
-- Двум смертям не бывать, -- спокойно сказал Тидей, -- чего бояться? Пока мы живы -- смерти нет. Когда она придёт -- нас не будет.
-- Воистину так, -- согласно кивнул Кен.
-- Да ты философ, милетянин, -- сказал одноухий.
-- Не я -- Эпикур.
-- Образованный, выходит? Не веришь, значит, в Лодочника?
-- Не верю. Басни для деревенской темноты.
-- Ишь ты, какой... Как хоть тебя в наёмники-то занесло?
Не дождавшись ответа, воин посмотрел на Теримаха и других щитоносцев.
-- Не видели вы, чего тут у нас было...
-- Мы, зато, многое другое повидали, -- спокойно ответил Теримах.
Повисла пауза.
-- Заметно... -- в тягостной тишине прозвучал ещё один голос, -- сколько вас вернулось...
-- Слышь, милетянин, вон, рыжий сказал, вы даже тела павших не погребли. Ничего, что они к Харону без оплаты ломанутся, а он их пинками назад? Неприкаянными скитаться. Не напрягает?
-- Чего ты ему рассказываешь? Он в Харона не верит.
-- Да мне насрать, во что он там верит... Столько народу, без погребения... Эпикур хренов. Удобно так, да?
-- Ты, я смотрю, недоволен? -- процедил Теримах, -- иди, хорони. Дорогу объясню.
-- Будут мне трусы ещё указывать, -- снова сплюнул одноухий.
Теримах вскочил. Полидор схватил его за локоть.
-- А ну, сядь! -- рявкнул Кен, и повернулся к одноухому, -- если пасть не захлопнешь, язык вырву! Ты кого в трусы записал? Александра? На том поле Гелланик голову сложил! Тело варварам досталось... Мы с ним дорог протопали... Ты ещё...
Кен замолчал, не в силах слова подобрать.
-- Ну, скажи, Кен, -- подался вперёд одноухий, -- скажи: "Ты ещё под стол пешком ходил". Чего молчишь, ведь на языке верти...
Он не закончил, полетел на пол от могучей затрещины.
-- Ты ещё пешком под стол ходил, -- с расстановкой произнёс Кен, -- когда мы с Геллаником иллирийцев по горам гоняли.
Одноухий вскочил, злобно покосился на стратега, и вышел прочь, хлопнув дверью.
Кен обвёл глазами воинов и сказал:
-- Чего-то распустились вы. Разговорчивыми стали... Я вам брат, сват? Когда и так. Но не сейчас. Сейчас такое дело, что я вам -- командир. Вот ещё раз подобное повторится, выбитыми зубами не отделаетесь. Никого жалеть не стану. Кто не верит, сходите за ворота.
Воины потупились. Возле лагерного палисада лежали без погребения тела казнённых, виновных в разжигании ненависти к финикийцам, раздувании паники.
Стратег помолчал немного, потом снова заговорил:
-- Следует павших помянуть. Налейте-ка мне.
Кену подали вырезанную из дерева походную кружку, похожую на чашу-киаф, которой на пирушках смешивают вино с водой.
-- Неразбавленное пьёте? Да и правильно.
Он залпом опрокинул её в себя. Крякнул.
-- Ну, чего приуныли. Царь вернулся. Хоть и не победили врага, а все одно, без срама пришли. Поживём ещё, македоняне! Да, не буду врать вам, что ещё свидитесь с близкими. Не знаю. Может, мы тут навсегда. Однако из-за чего такое случилось, никто не знает. И "пурпурных" резать не позволим. Они же с нами тут оказались. В одной лодке сидим.
Воины молчали. Потом один из них сказал.
-- Все верно говоришь, Кен.
-- Да, -- подхватил Теримах, -- вон, у Эвтина трое детей осталось. А уцелей он тогда, попал бы с нами в эту заваруху. Его детям легче что ли? И так и эдак отца больше не увидят. Но мы хоть живы ещё. Поживём!
Некоторые закивали. Не все. Полидор мрачно изучал дно пустой кружки.
-- Кстати, насчёт трусов, -- спохватился Кен, -- чуть не забыл. Не моё это дело, не твой я командир, рыжий, но коли встретил тебя здесь, обрадую. Носить тебе шлем с золотой полосой.
Воины возбуждённо загудели.
-- Лохагом его? -- переспросил один из теримаховых бойцов.
Кен кивнул.
-- А Менесфей?
-- Он теперь -- хилиарх, -- стратег вздохнул, -- вместо Гелланика.
-- Ну, рыжий, ты даёшь! За какие заслуги-то хоть, поведай?
-- Ни за какие, -- буркнул опешивший Теримах.
-- Так и поверили! Давай, колись!
-- Героев иначе славить пристало, -- встрял Тидей, -- тут гимн потребен.
-- Не надо, -- попробовал протестовать Теримах, но было поздно.
Милетянин, встал, приосанился и торжественно начал:
-- Славу пою меднощитному мужу, что Пирром зовётся!
В битве великой сошлись Александр с фараоном Египта.
Сам Громовержец -- за наших, а Феб-Аполлон восстал против.
Смертных обличье приняв, в беспощадную битву вступили,
Не удержавшись вовне, как встарь Илионскую, боги.
Стрелы, подобные тем, что Парису вручил Лучезарный,
Били щиты и броню, и без промаха в грудь попадали,
И понесли щитоносцы Харону последнюю плату.
Ясное небо, ни тучи -- и в силе великой Атимний,
Он даровал египтянам доспехи начищенной бронзы,
Даже коней удостоил сияния бог сребролукий,
Заговорив их броню от стрелы и от копий фаланги.
Мало ему, так искусством Гефестовым он заручился
И наделил меднокожих мужей колесничею мощью.
В небе ни тучи, и копья перунам не мог уподобить
Зевс-Астропей, но разум избранникам дал и отвагу.
Шёл Теримах впереди, сам едва не достался Танату,
Видя, как воины гибнут, сражённые меткою бронзой,
Ранен стрелою в плечо, что гоплон просквозила и тело.
Тучегонитель всесущий, приметив его, надоумил,
Накосо щит меднокованный дабы подставил он стрелам.
Видя: увязла стрела, отскочила со звоном иная,
Зевсу воздавши хвалу, закричал Теримах щитоносцам,
Чтобы держали щиты, как и он, пригибаясь немного,
Голову, сердце и печень тогда сохранят, к досаде Таната.
Видит стратег египтян -- догадались от стрел защититься,
И протрубил на фалангу свои колесницы направить.
Мчались четвёрки коней долгогривых, подобны триерам.
Вновь колесничие стрелы разят щитоносцев нещадно:
Варварам, видно, помог Светозарный -- божественный лучник.
Уж различимы мечи за два локтя по каждому краю таранов
