рысях, однако, тут мой энтузиазм упирается в мамулину непоколебимость и у меня не получается сдвинуть ее с намерения идти в поликлинику именно завтра.
Именно к своему ЛОРу, который отправит ее именно к плохому врачу, может, даже и не такому уж и плохому, просто у него окажется очень неудачный день или сильное похмелье после выходных не даст вырвать зуб так, как он умеет.
Да и отец тоже не понимает моей настойчивости, поэтому прикрикивает на меня, чтобы я не лез в дело, в котором ничего не понимаю.
А мне и возразить то нечего!
— Хорошо, отец и мать, мне придется серьезно поговорить с вами! — быстро решаюсь я.
Сестренка бегает на нашей ледяной горке во дворе, мешать нам не будет, нашему серьезному разговору. Надеюсь, что никто ее не столкнет снова и не врежется в нее с ходу, как в тот раз, за прошедшее время я еще пару раз основательно поучил ее обидчиков. Теперь она катается с горки, как принцесса в гордом одиночестве, желающих разговаривать со мной среди всякой мелкоты нет.
— Давайте присядем на кухне за столом, разговор у нас очень серьезный и долгий. И писать тоже придется немало.
Родители, снова ожидающие от меня новый сюрприз, с встревоженными лицами располагаются на кухне. Я приношу две тетрадки и две ручки, одну оставляю себе, вторую подсовываю отцу.
— Для чего все это? — не понимает отец, начинающий злиться, только матушка баюкает свою больную скулу и не спорит со мной.
— Минуту терпения, придется кое-что записать с моих слов, — спокойно объясняю я.
Наливаю себе стакан воды и ставлю его перед собой, как докладчик на собрании.
Смотрю на родителей и начинаю:
— Слова мои вас удивят сразу же, однако, дайте мне договорить. То, что вы услышите, нельзя никому говорить и пересказывать. Впрочем, вам все равно никто не поверит, потому что я расскажу фантастические вещи.
Смотрю на лица родителей и продолжаю, сделав глоток воды из стакана, что-то сразу горло пересохло от волнения.
— Дело в том, что с недавнего времени я вижу сны про наше с вами будущее. Далеко по времени я заходить не стану, рано это вам еще рассказывать, да и доказать я пока ничего не могу.
У отца на лице появляется скептическая ухмылка, он мне уже заранее не верит.
Ну, а кто бы поверил в такое чудо?
Ничего, мои слова будут проверены со временем, а вот про те страшные последствия для матушкиного здоровья из-за неудачно вырванного зуба им придется поверить уже сегодня.
— Зато, что могу рассказать сейчас — мы запишем и довольно подробно!
— Первое — в ноябре этого года, десятого числа, — почему-то я именно сейчас вспомнил точно эту дату, — Умрет Леонид Ильич Брежнев, генеральный Секретарь ЦК КПСС.
Даю родителям осознать мои слова и продолжаю:
— Когда это случится, вы скажете, что я просто угадал случайно.
— Второе — после него Генсеком станет Андропов, он умрет в феврале восемьдесят четвертого года. Думаю, теперь можно и записать мои слова, — говорю я сам и открываю тетрадь.
— Сынок, ты что? Такое не только писать, даже вслух говорить нельзя, — оттаивает в этот момент отец.
Я его понимаю, такие предсказания никого не оставят равнодушными.
Пусть в них нет никакой зримой антисоветчины, однако, как-то уж больно быстро мрут Генсеки вслед за Брежневым, что достаточно подозрительно.
Неужели в могучей партии сидят такие вот дураки, что выбирают будущих покойников каждый год заново?
Такие и сидят, только умные очень, сливают последних представителей старой гвардии и выводят на первые роли своего человека, который сделает всех по-настоящему богатыми людьми.
Однако, эти знания есть только в моей голове, что же могут подумать мои родители в восемьдесят втором году, когда концом социализма не то, что не пахло.
Даже думать о таком — смешно!
Крепка советская власть и еще тысячи лет стоять будет!
Да я и сам до восемьдесят восьмого года, в стенах военной системы и не подозревал о том, как может что-то радикально измениться в нашей жизни и жизни целой страны.
Даже выборы в этом году, когда наше училище должно было, казалось, в массовом порядке отдать свои голоса первому секретарю райкома, а победил все же какой-то ставленник молодых демократов по фамилии Андреев, не поколебало уверенности в Советской власти.
Ведь это хорошо, что немного власти у КПСС отнимут другие, хорошие люди, от этого станет только лучше в стране.
Даже комсорг нашего класса агитировал больше всех за этого дзюдоиста, невесть откуда вынырнувшего, расклеивал листовки на факультете, а мы ему помогали. Бесили начальника училища до невозможности своими листовками, орал он тогда, будь здоров, на дежурного по факультету и сам срывал демократическую мерзость со стендов.
Да и систему я заканчивал, абсолютно не понимая, что происходит в стране, роль партии и комсомола еще никем не оспаривалась. Во всяком случае, мы об этом не знали и, честно говоря, не собирались переживать.
Впереди — выпуск, мы лейтенанты, месяц отпуска и первые два оклада выдают в училищной кассе, целые пятьсот рублей, мы сказочно богаты.
Да, сейчас немного неловко и смешно вспоминать эти времена, однако, тогда в восемьдесят девятом все так и казалось.
А что там происходит с партией — совсем наплевать, все же ее диктатура во всем абсолютно надоела каждому нормальному человеку.
В Приморье, в самой части, меня еще избрали по инерции комсоргом цеха, вместо увольняющегося парня, на пару лет меня старше. Скажем так, просто удирающего обратно в Питере из не по-детски страшного места Приморья.
— Это, так я билет комсомольский потерял, — попробовал отмазаться я на первом собрании, тем более, что нам даже учетные карточки на руки выдали.
Раньше это служило стопроцентной отмазкой, после такого заявления никакие избрания тебе не грозят.
— Ерунда! — махнул рукой старлей, комсомолец части, — Учетная карточка же есть, выпишем новый!
Я, уже присевший после своего ловкого маневра, снова привстал:
— Так я и учетную карточку потерял!
Ну, это вообще железобетонный аргумент! Шиш вам, а не комсомольская нагрузка!
— Все, не выступай! Тебя уже выбрали единогласно! — дружный лес рук подтвердил слова главного комсомольца.
— Подойдешь после собрания, расскажу, что тебе делать придется.
Основным моим занятием оказался сбор комсомольских взносов, больше никакой текучкой меня не загрузили. Похоже, уже все понимают, что организация доживает последние годы, если не месяцы и лишнюю движуху с ерундой не нагоняют.
У бойцов я, конечно, не стал собирать по две копейки, собрал только с офицеров цеха взносы, набралось что-то около двенадцати рублей.
Впрочем, я в популистских
