— Он бросился на меч с восходом солнца.
— Лучше бы ты оставил его безумным.
— Ты действительно считаешь, что так было бы лучше?
Афина подумала.
— Нет.
Дионис кивнул, точно как вчера. И, точно как вчера, продолжил:
— Я там позаимствовал стадо этих животных. Я бы мог сам возместить владельцу. Но я подумал, что это твой избранный сидел в шатре с Атридесами.
— Ты щепетилен со смертными.
— Стадо баранов — все, что имел попавшийся под руку смертный. Дай ему взамен чуточку силы.
— Что ему дать, удачу или мудрость?
— Это пастух. Он философ. Дай ему чуточку мудрости.
Афина усмехнулась.
— Как, ты говоришь, его зовут?
Дионис сделал отрицающий жест:
— Нет-нет, это просто пастух. Его жизнь течет в мире и забвении. Не надо тащить его в нашу историю.
Леопарды! Он забыл о них… На каждом шагу в этих воспоминаниях: забыл, вспомнил, память умерла, память вернулась. С ума сходят другие, но лишая их разума — кого навсегда, кого на время — он и сам приобретает щепотку сумасшествия. От каждого по чуть-чуть, полное безумие!
Маленькая девочка стояла, широко раскрыв глаза. Так расширялись зрачки у маленькой Кассандры. Кассандра давно выросла, это другая маленькая девочка.
Девочка стояла, а леопарды не трогали ее. Откуда она взялась, почему забрела сюда, в эти камыши — никто не скажет. Она была бы уже растерзанным трупиком, хуже баранов Аякса. Но она стояла, и дышала, и удивлялась, и даже страх, кажется, прошел.
Потому что это были его леопарды. Сумасшедшие.
Они глодали гроздья прямо с виноградников, гроздья вместо самих виноградарей. Пятнистые кошки истощали, ребра обтянулись леопардовой кожей. А какая же еще у них может быть кожа, они ведь леопарды. Были — леопардами, когда-то, до встречи с Дионисом.
Это испытание, сказал он себе, модель, план. Два существа, которые не люди — проба творческих сил. Он бы сказал — проба стила, если б смертные его ареала знали буквы и имели писцов, как жители страны Кемт. Его кошки, способные свалить быка, скоро свалятся в обморок, в два обморока, если он не отпустит их.
Они не могли тронуть девочку. Они изничтожали друг друга тем, что во власти Афродиты было любовью, переходя под крыло Артемиды — размножением, а у него, нового бога, — как назвать-то?
В общем, они не умели остановиться.
Девочка увидела раньше времени, как это бывает. Девочка не могла бы увидеть такого нигде. Ни у собак, ни у каких-то еще животных. Потому что только две пятнистые кошки испытали на себе кое-что, привнесенное в мир Дионисом.
Дионис погладил девочку по голове. Та подняла на него большие изумленные глаза. К сожалению, у нее один путь в жизни. Достигнув совершеннолетия, она начнет искать неземного и сделается менадой, полубезумной вакханкой.
А может, к счастью.
Парис и Елена долгое время были счастливы. Во-первых, у них не было детей. Во-вторых, все вокруг им завидовали, многие ненавидели. В-третьих, жизнь их могла оборваться в любой следующий день. Эти три вещи, взятые вместе, способны сделать счастливым кого угодно.
Но Парис был счастлив без остатка. Елена ждала чего-то еще.
Наивные люди! Они-то думали, Елена Прекрасная разрывается между любовью и долгом, между страстью к Парису и отчаянием, что стала причиной войны, предала мужа… Если б они знали, если б могли догадаться…
Изумительной красоты лазутчик тосковал в чужой крепости.
Проснувшись этим утром, девушка с нездешней кожей сразу вспомнила вчерашний обморок. И подлинное, новое счастье: в чужой крепости она под защитой.
А эти люди вокруг — что ж, они в большинстве своем да, беззащитны.
— За стенами Трои прошлой ночью собрались сразу пять избранных. Вам не кажется, что это много? И среди них ни одного нашего.
Гера, Посейдон и Аид, трое старших в пантеоне, сошлись вместе, чтобы обсудить положение дел.
— Мой супруг не желает обращать на это внимания.
— Возможно, он все предвидит.
— А ну-ка напомните подземному отшельнику, кто там да с кем?
— Кассандра, безумная дочь Приама.
— Чья?
— Фебби.
— А еще?
— Парис, Эней, Одиссей и эта африканская девка.
— А, ее новичок назвал?
— Именно.
— Джуна забыла об Агамемноне, — сказал Посейдон.
— Да, еще мой Атрид. Но он всегда по эту сторону Троянской стены.
— О нем я помню, — нехорошо ухмыльнулся Аид. — Он явится раньше других.
— Я постараюсь, чтобы раньше других к тебе явился Одиссей, — сказал Посейдон.
— А он чей, Марсов?
— Нет. Он принадлежит Нике.
— А кто же?
— Ты совсем отвык от света! — возмутилась Гера. — Мы тебе безразличны. Марсик выбрал Энея.
— И весьма неудачно, — резюмировал Посейдон.
— Не уверена.
— И что сделал этот его Эней? Хоть один подвиг?
— Это-то и подозрительно…
Посейдон задумался.
— Хорошо, давайте рассуждать. Парис и Кассандра уже реализованы, так?
Аид засмеялся — звучало это жутковато. Впрочем, родственники привыкли.
— Я с ними не знаком, значит, пока не реализованы.
— Тебе бы только издеваться! Зачем ты вообще пришел, если наши проблемы тебя не волнуют?
— Джуна, как можно сердиться на Плутона? Это даже странно. Итак, не реализованы Одиссей, Эней и… Елена?
— Агамемнон скоро будет реализован, — поддержал разговор Аид.
Джуна про себя подумала, а так ли уж нужен в этом мире страх смерти, символизируемый подземным миром? Стоит принять грекам индийскую картину реинкарнаций — и Аид умрет через какие-то двести лет.
— Джуна! — позвал Посейдон.
— Да, — отозвалась Гера. — Эта африканская девка, которую он выбрал, еще вчера не была похожа на избранную.
— Послушай меня, любимый…
— Сейчас?!
Елена Прекрасная решила не сопротивляться и получить то же удовольствие, что и всегда. Она забыла, что имеет дело с возлюбленным Афродиты.
Когда их тела расплелись и каждый стал самим собой, она сказала:
— Странно… Мир вроде бы молод, откуда в нем так много пыли?
Парис поймал ее взгляд, увидел освещаемый дневным светом дальний угол и кликнул служанок.
— Я не о том… — пробормотала Елена.
— Мне особенно не нравятся эти переглядывания Ники с наглым, дерзким, не знающим ничего святого… — продолжала Гера.
— Зачем ему что-то святое? — спросил Аид. — Он теперь это святое и есть.
— Джуна права, — поддержал Посейдон. — Они моложе остальных. Это опасно.
— Надо прекратить эту войну. Я понимаю: соблазнительно сделать ее невероятно длинной и героической…
— Разрушить Трою?
— Насколько возможно скорей. Немедленно!
Аид показал ладони из-под черного-черного плаща:
— Я умываю руки. Вот в его океане.
Посейдон помолчал. Потом сказал:
— Мы прекрасно знаем, что равновесие между греками и хеттами выстроено так, что Троя будет стоять века.
— И века ее будут осаждать, — согласилась Гера.
— И год за годом значение пяти молодых наглецов будет расти за наш счет. Ты это хотела от меня услышать?
— Я хотела услышать, что же делать.
Посейдон тяжко вздохнул.
— Джуна, — сказал он, — второго цунами в одном и том же море мне не простят.
Совсем в другом месте, но тоже далеко от Олимпа, где отдыхал Зевс, собрались втроем Аполлон, Афродита и Арес.
— Я слежу за ней беспрестанно, — говорила Афродита, и голос ее был далек от той нежно-беспечной манеры, к которой все давно привыкли. — Вот, например: «Мир еще так молод, а в нем уже столько пыли». Что это за мысли? Они так просты?
— Он руководит всеми ее мыслями и почти всеми движениями. Это ясно. Что тебя удивляет?
— Но я не руковожу всеми движениями Париса! У смертного есть чуть-чуть свободы! Я полагала, этим мы и отличаемся от прочих.
— Да, таков замысел Отца. Но может, он предоставил чуть-чуть свободы и всем нам? В том числе и ему, новому гостю.
Афодита сбросила одежду и грациозно изогнулась.
— Посмотрите на нас! На меня и на себя. Мы, трое, совершенство. Мы лучше старшей троицы. Но мы не желаем той изворотливой сложности, какую привносила в наш мир Ника и с какой явился этот. Мы трое — золотая середина.
— Я понял, — восхищенно сказал Арес. — Ты моя красавица!
— Они атакуют нас с двух сторон: нас попытаются отдалить от Отца, вышвырнуть Гера с Посейдоном, и пока мы будем отстаивать себя, нас потеснят юнцы, нахалы, мальчишка с девчонкой, которые вообще еще не боги!
Аполлон глубокомысленно молчал.
— Я думаю, они решат разрушить Трою, — предположил Арес.
— Может быть. Вы же оба знаете, я думаю редко. Но сейчас я думаю! Я думаю, что нам следует уйти…
