Он не проникся этой картинкой, и потому опять спросил:
— Скажи, у тебя была сестра?
— Четыре, — с отвращением ответила Афина, — и все старшие.
— Я говорю не о пантеоне.
— А о чем? — и синие глаза ее потемнели в тон платью.
— Раньше. В той жизни у тебя была сестра?
Надо было обладать недюжинной наглостью, чтобы так говорить с ней.
— Вспомни, у тебя должна была быть сестра, такая же, как ты, точь в точь! — настаивал Бакх. — Это больно. Поэтому ты не помнишь. Твоя сестра-двойник всплывет из небытия последней.
Афина направила на него ледяной взгляд змеи. Этот холод испепелял.
— Она была? — спросил Дионис.
— Я вошла в смертную жизнь сама, — с гораздо большим отвращением выговорила Афина, — никто не делил со мной дверь.
Он изменился в лице, но взял себя в руки и просто сказал:
— Ты не помнишь…
Это было уже оскорблением! Она бы хотела не помнить, но она помнила! Она вспомнила до мелочей!
— Я уважаю твой черный цвет, — вдруг сказал Дионис.
— Зачем ты хотел меня видеть?
— Я решил, что будет нести в мир моя избранная.
— И ты откроешь это? — Афина изобразила иронию.
— Да, я не скрою это от тебя.
— Ты раскроешь стратегию избранного?!
— Да.
— Зачем?
— Я объясню. Стратегия вот какая: я намерен использовать чужие сущности, доводить их до абсурда и через это переворачивать души людей.
— Непонятно.
— Например, Афродита. Ее силы прибавляются от каждого удачного любовного акта. Она им покровительствует. Моя Елена работала на нее. Кстати, имя Елена я потом заменю.
— На что?
— Пока не знаю. Неважно. Так вот, моя Елена не будет отвечать на ласки то Париса, то Одиссея, их ведь так зовут?
— В точности.
— Она вовлечет их в хоровод, который перевернет саму идею любви Афродиты. Когда люди начнут забывать себя в этом хороводе, они будут становиться моими.
— Мой Одиссей? — спокойно переспросила Афина.
— Я использую зону власти Артемиды, и Аполлона, и Ареса… Артемида вынужденно поделится со мной, когда люди станут превращаться в зверей: я подарю им сознание волков и собак — кому что… А кому и свиней. Деметре не понравится, как я использую виноград, Аресу — как я насмехаюсь над войной…
— А Фебби?
— Ему не понравится все.
— Ты либо обманул меня… Но как-то неумело, вряд ли. Или же раскрыл замысел. Никто не раскрывает цель избранного до конца. Зачем? Твоя стратегия умрет с заключительным словом.
Дионис покачал головой.
— Моя стратегия уже мертва. Она родилась мертвой. Я это понял. Она может побеждать при одном условии.
— Ну, что ж, открой и эту тайну, если так хочешь.
— Я обнаружил единственную в пантеоне зону власти, которая не подвергается моим искажениям. Я не способен без спроса отобрать оттуда силу. А раз так, весь план невыполним.
— Это, конечно, зона Отца.
— Нет. Это ты.
— Почему?
— Потому что твой способ выжить так же сложен, как и мой. Он произошел из первобытных. Ты — следующий шаг в развитии. Передо мной.
Афина собралась было аж задохнуться от такой безусловной, небывалой наглости по отношению к себе, но почему-то мозг ее, чистый и решительный, не возмутился, а слушал дальше.
— Они объединятся и примутся выставлять меня вон из пантеона. Тебя они терпели, ты была просто сильнее, а я совсем другой. Отец не даст это сделать, его пути неисповедимы, я чувствую, но раскол и борьбу я предчувствую тоже. Гермес, кажется, что-то просчитал, он привел меня к тебе, или наоборот, но предпочел не знать о содержании переговоров. Он примкнет к нам.
— К нам? — Афина отвернулась.
— Да, — Дионис не обратил внимания на ее движение. — Потому что сейчас я предложу тебе союз и ты его примешь.
Афина сделала несколько шагов прочь и, не поворачиваясь, сказала:
— Сестры не было. Я точно помню: не было никакой сестры.
Он кивнул.
И произнес бесстрастно, по-деловому:
— Знаешь, у этих греков утром возникла одна проблема. Твой избранный слишком увлечен моей Еленой, он может не заметить, как его убьют.
Аякс не умел сомневаться — он действовал. К вечеру, когда спартанцы, микенцы, критяне, беотийцы, фессалийцы, локры — в общем, племена греков, иногда неправильно называемые общим именем ахейцев, а иногда — столь же неправильно — единым для всех именем данов, когда это многотысячное сборище мужчин разожгло костры, жарило мясо, спало под звездами, менялось пленницами, бросало кости — саламинцы одни облачились в доспехи, приготовили мечи и копья. Аякс с Тевкром нарисовали на песке быструю атаку в темноте на шатер, где собирались главные басилевсы.
Аякс был уверен в успехе. То есть он был уверен, что Одиссея и Агамемнона зарезать успеет, а там как Мойра свяжет.
Он отошел в сторону принести жертву Афине. Это басилевс должен делать сам, так было принято на Саламине, и Аякс не делился правом на жертву даже с братом-лучником.
Овца вела себя тихо, как вдруг Теламонид услышал блеянье. Он придавил ее огромной рукой… Но блеяла не эта овца.
Из наступающих сумерек показались несколько баранов, за ними еще несколько, и наконец пастух. Против Аякса он был как чахлая ива рядом с вековым дубом. Их хорошо было бы запечатлеть вместе: так разительно выделялась мощь Те-ламонида, рядом с тонким фригийским пастухом.
Нет, это был не Парис. Парис давно расстался с баранами.
И ни Кассандра, ни сам Аполлон не видели этой встречи, так что запечатлеть ее поэтическим слогом было некому.
Жертвенная овца сделала странное: передние ноги ее подломились, и она в нелепой позе упала на колени перед наступающими баранами.
Аякс с клинком наготове раздумывал, кому отсечь голову раньше: овечке или пастуху, нарушившему священное уединение басилевса.
— Радуйся, герой! — как ни в чем не бывало сказал пастух. — Ты наконец-то решился?
Аякс увидел, что передний баран улыбается.
— Тот же подвиг свершил десять оборотов солнца тому наследник Парис. В одиночку победил всех сыновей Приама. Ты идешь по его следу.
Аяксу было неприятно, что его сравнили с Парисом. Он занес жертвенный клинок.
— Вот только Парис тогда никого не убил, — продолжал пастух. — Это, конечно, роняет величие героя.
Но примет ли Афина жертву, если он осквернит место другим нечистым трупом?
— Я считаю, ты должен перебить вождей в одиночку, чтобы превзойти Париса, — говорил пастух. — Я знаю, твоя задача — превзойти Ахилла, но именно Парис отправил его отдыхать. Начни сам, они не смогут сопротивляться тебе.
Бараны часто-часто заблеяли.
— Блеянье моих баранов создает колебания воздуха. Так же пели стада Париса. Да и Одиссей, говоря откровенно, достиг дружбы Агамемнона, потому что слушал, слушал, как шум прибоя сливается с мудрой песней его овец и горных козлов. Музыка направляет героев. А это особая музыка, о ней не знают те, кто прячется в городах за стенами. Ахилл слушал девственниц, которые кричали от ужаса. Иди, Теламонид, порази первым своего врага, кто твой враг, кто тебе сейчас более всех ненавистен?.. Ну? Начинай же, герой!..
Тевкр был готов. Все были готовы. Атридесы давно скрылись в шатре, к ним давно явились Нестор, Одиссей, Идоменей. Они скоро удивятся, где Аякс Теламонид. Они скоро вообще разойдутся.
Сигнала не было.
Когда Тевкр стал искать брата, спустя полночи, он нашел его… Он схватился за голову, он смотрел на луну, чтобы отвлечься, и не понимал.
Нет, Аякс был жив. Он валялся посреди двух или трех десятков растерзанных, обезглавленных баранов. Он катался по земле, пачкаясь в их крови, к нему приставали обрывки их шерсти.
— Агамемнон! — рычал Аякс. — Ты мертв! Мертв, мертв, я держу твою голову! — и хохотал.
Когда на крики подоспела ночная стража Диомеда, когда ахейцы с изумлением увидали эту бойню, когда Аякс в безумии назвал все отрубленные бараньи головы именами басилевсов, из кустов скромно выступила невредимая, предназначенная к жертвоприношению овечка.
— Я избавил тебя от выбора, — сказал Дионис.
— Это не выбор. Это запоздалое исполнение, — ответила Афина. — Но я благодарю тебя.
Это все равно, как если бы он принужден был стереть с лица земли одну Елену ради сохранения другой. После того, как избранный назван, не может быть выбора, выбор сделан. Но это не прибавляет счастья. Того, которое любой ценой.
Аякс имел надежды на благоволение Афины. Это Афина избрала Одиссея. Теламонид ей нравился. Одиссей был лучше.
Аякс был идеальным героем прошлого. Вот чем он напоминал Гектора. А Бакху он еще чем-то напоминал Мес-Су.
Хотя, возможно, только лишь фигурой. В любом случае Мес-Су повезло больше.
— Я не хотела смотреть, но он убил себя, да?
