и курсанты Солнечногорские. Грузовики стоят на набережной и Манежной.
В самом городе пока спокойно. Разве что, у всех метро толкутся милиционеры. Но такое бывает. По радио никаких сообщений не было, обычные передачи.
В процессе энергичного обсуждения, решили, что я отправляюсь позвонить руководству. А парень Митяй, переговорит пока с местной шпаной, на предмет присмотреть вокруг. Мне не сильно это все нравилось, но таскать Калинина за собой по городу, нравилось еще меньше. Я злился, что не получилось приватно обсудить с Калининым, что же происходит. И совсем не радовался, что придется его, пусть ненадолго, оставить на Крицина. Но и тянуть со связью с Кремлем тоже не стоило.
Конная коляска, с дремлющим в ней мужиком, ни у милиции ни у бойцов НКВД интереса не вызывала. Пока мы ехали к Парку Культуры, я видел, что потихоньку, полегоньку, на мостах и основных перекрестках выставляются пикеты НКВД или милиции. Смысл моей поездки был прост. Телефоны и редкие таксофоны Замоскворечья обсуживались ручными телефонистами. В то время как те, что за Садовым, уже автоматической станцией.
Судя по всему, за товарища Калинина взялись всерьез. И вообще, происходящее тянет на полноценную попытку госпереворота. А мой звонок, мгновенно локализует поиск. Хотя бы потому, что и телефонов то я никаких не знал. Ни Берии, ни Поскребышева. В моем распоряжении был лишь номер телефона моего личного куратора Юрия Степановича. Но когда, после десятка гудков, тот не ответил, я плюнул на осторожность и набрал номер коммутатора Кремля. К чести сотрудников оного, с Поскребышевым меня соединили мгновенно, стоило мне лишь представиться.
И трубку Александр Николаевич снял мгновенно:
— Слушаю.
— Это Борисов, товарищ Поскребышев.
— Все целы? — перебил он меня вопросом.
— Вполне, Александр Николаевич. Мнебы только понять, как теперь быть.
Я услышал на том конце облегченный вздох, сменившийся вопросом:
— Перезвонить через пять минут сможешь?
— Не хотелось бы.
— Да, ты прав. Значит, слушай внимательно. Перезвонишь через час, или, как получится, но не раньше. Я за это время вызову Берию, и все подготовлю. Берия, с охраной, приедет за вами. Кто бы другой не появился вместо него, сразу же уходите. Ты понял?
— Так точно. Перезвонить через час, ни с кем, кроме Берии, не контактировать.
— Удачи, Боб. И постарайся не вляпаться. Остерегайся всех, кроме Берии.
Трубки мы повесили одновременно. Эвона, как! Я вышел из телефонной будки, ссыпая в карман гривенники, что зажимал в ладони. Вполне допускал, что звонить мне придется много. Хорошо, что почти сразу же удалось дозвониться…
В квартире — подвале Петровича, беглый взгляд увидел бы вполне себе нормальную такую мужскую пьянку.
Нет, я оценил, что за время моего отсутствия, во дворе прибавилось две пролетки. А у въезда во двор, на завалинке, щелкал семечками крепенький мужик, цепко глянувший на нас, когда мы свернули к дому. Больше того, в глубине полуподвального окна, из которого раздавались мужские голоса и тянулся махорочный дым, внимательный взгляд разглядел бы ствол пулемета.
Но круглый стол был уставлен бутылками, стаканами, тарелками- кастрюльками с едой и закусками. В воздухе висели пласты дыма. Лишь внимательный взгляд заметил бы, что участники застолья ни в одном глазу, и держатся собрано.
Разговор, впрочем, за столом велся вполне по свойски, громогласно и свободно. Хотя, при моем появлении он стих. Я уселся за стол и сказал:
— Через час я звоню Берии. Он приедет с охраной. Павел Петрович, ты не подскажешь, где нам с ним лучше будет встретиться?
— А здесь и встречайтесь. На перекрестке у дома. А если что- уйдете подземным ходом на Болотную. Лучше в округе места нет — на мой взгляд на судки и тарелки пояснил — из трактира на Ордынке. Постоянно мне носят, не нервничай.
Я сообразил что проголодался. Налил в чистый стакан морсу, и, с некоторой опаской подвинул к себе блюдо с чем-то непонятным, из слоистого теста:
— Это есть можно? — спросил я у сидящего рядом Митяя.
— Это пирог — ответил тот.
— Пирог? — удивился я.
— С вишней — кивнул Митяй.
— Вкусный? — по местной понтярской кухне, я ожидал чего-то вычурного с изьебом, а не просто пирога.
— С вишней! — отрубил молодой конный таксист.
Пока я уминал пирог, решив не выяснять, что в остальных судках, дед Кандрат наполнил рюмки. Я отказался, а Калинин взял свою, и сказал:
— Мы скоро уедем. Но, пока есть время, скажу. Я рад что у Романа такие друзья. Я очень рад, что с вами познакомился. Мы обязательно еще с вами посидим за одним столом, я обещаю. И не хмурься Митяй. Я привык исполнять свои обещания.
— Да нет, Михал Иваныч. Неясность тут у меня, просвети. Ты всеж человек умный. Я тут, раз в неделю, подработку нашел, на Ямской, в Научном Институте.
— Да ты ученый, что ли, Митяй?- удивился я.
— Какой к херам ученый⁈ Подработка там- дрочить в пробирку. Приходишь с утра, тебя отводят в маленькую темную комнату, и просят приступать. Хули ты, блять, Роман, ржошь? Все честь по чести. Четвертак рублей за порцию, чай с булочкой по завершении. Все вежливые и обходительные.
— А в чем проблема то? — мне пришлось напрячься, чтоб не ржать на весь город. Народ за столом тож явно сдерживался. А дед Кандрат сделал фейспалм. Видимо не первый раз вопрос обсуждается.
— Заведение это называется — Институт Мозга. Прям так, с большой буквы
— И что? — кажется я покраснел, от сдержанности.
— Вот набираешь ты, Михал Иваныч, себе недоумков, а потом херня кругом творится. Объясните мне мужики. Мозг и малофья — в чем связь⁈
Как выкрутится вождь, я не стал дожидаться. Мы с Петровичем пошли смотреть подземный ход, в который можно было попасть через люк в полу, в соседней комнате. В нише лежала связка факелов. Петрович пояснил, что никуда не сворачивая, через пару минут выходишь на Болотную, в стену набережной.
Возле въезда во двор, так и сидел на завалинке мужик, представленный мне как Михаил Викторович. Мы уселись рядом с ним, и я согласился, что место вполне годится.Перекресток, почти маленькая площадь. Подходы легко контролируются. Если что, можно надолго задержать достаточно серьезные силы. Пока мы с Калининым не свалим подальше.
Петрович показал мне телефонную будку, у стены единственного на улице трехэтажного дома с плакатом — «Надежно затуши папиросу! Не допусти пожара!», во весь брандмауэр. За
