Ефимка улыбнулся, обнажив белые зубы. Андрей в прошлый раз еще удивлялся, отчего они у него такие. Ведь сейчас в восемнадцатом веке стоматологии, как таковой нет. Если заболит тот или иной, так нитку привязываю и рвут. Решил для себя, что дело, наверное, в первую очередь — правильное питание. А уж затем во вторую — экология. Речки конечно чистые, без химии, но все же. Ефим обнажил белые зубы и проговорил:
— А тебе то, что от этого князь?
— Да хотел спросить у тебя об одном человеке… — начал, было, Ельчанинов, но Дорач перебил:
— Я многих знаю.
— Да нет, мне многие не нужны! Меня один интересует. Тот, что уплыл на твоем суденышке дней так этак десять-пятнадцать назад?
— Иноземца имеешь в виду, князь?
— Его самого.
— Ну, так там разговор длинный…
— Слышал уже. Может, в кабак пойдем, да там и погуторим? — Предложил Ельчанинов.
— Отчего же не пойти. Я хоть и не сахарный, а под дождем лясы точить не желаю. Но уговор князь…
— Какой?
— Угощаешь!
— У тебя лоцман губа не дура, — проговорил князь, когда они сидели за столиком в кабаке.
Ефимка вновь улыбнулся. А что ему переживать. Он ведь свою работу выполнял. Попросили отвести в Вологду — вот и отвез. А что, да как не в его интересах расспрашивать. Иноземец, как иноземец. Деньгу хорошую заплатил. Всю дорогу молчал, сошел на берег в Вологде.
— Куда потом отправился, меня не касается, — добавил под конец лоцман.
— Ну, и на том спасибо, — вздохнул князь. — Сведений конечно мало.
Полез в кошель Силантий Семенович, вытащил монету, положил ее на стол. Затем прикрыл рукой.
— Ты ее получишь, когда доставишь меня в Вологду, — молвил он.
— Две монеты, — попытался торговаться кормщик, но Ельчанинов перебил:
— Дал бы тебе две монеты, да вот только… Только ты отвез в Вологду шведского шпиона. Тебя бы кату отдать, чтобы ты побольше о злодее поведал. (Лоцман побледнел). Но я этого не сделаю, посему и предлагаю тебе одну монету. И отправиться в Вологду мы должны, как можно раньше. Сколько дней тебе нужно, чтобы побыть в Архангельском городке?
— День. На том и сговорились. Князь пододвинул монету к шкиперу и поднял руку.
— Забирай, — молвил он.
Вечером Ельчанинов, сидя в светелке, слушал Андрея. Тот рассказал, о глупом поступке Семена, как летели над лесом, и как падали.
— Kus ma olen? — пробормотал Золотарев, открывая глаза. — Kus ma olen? — повторил он, обращаясь к Семену.
— Что? — переспросил тот.
— Где я? — спросил Андрей уже по-русски, понимая, что перешел на свой родной язык. Ему вдруг вспомнился старый фильм, в котором главный герой сказал женщине. Вроде она была разведчицей, что роженица во время кричит на родном языке. Он же заговорил, возвращаясь из небытия, в которое Андрей угодил на несколько секунд, на эстонском.
Оказалось они на острове посреди Северной Двины. Выяснилось, это через полтора часа после того, как летчики совершили по нему круг. На вопрос Семена, что теперь делать? Андрей для начала предложил соорудить хотя бы шалаш. А затем надеяться только на бога. Если он существует, в чем оба «робинзона» были уверены, то пошлет либо попутный корабль, будет тот плыть вверх по течению или вниз роли не играло, либо князь Ельчанинов организует спасательную экспедицию.
— Второе может случиться, если архангелогородцы выиграют сражение, — вставил Семен, но Золотарев поправил его:
— Выиграли. Откуда тот был в этом уверен, племянник князя-воеводы уточнять не стал.
Шалаш соорудили на удивление быстро. Ветки ломали. Сделали это как раз вовремя. С юга ветер нанес тучи, казалось, что вот-вот хлынет дождь.
— Перекусить бы, — взмолился Семен.
Андрей вздохнул и удалился в лесок. Вернулся с охапкой сухих веток, достал кисет и выругался. Табак был сырой. Зато огниво от всех их перипетий пострадало только чуть-чуть. Намок только трут, но когда можно было отыскать сухую траву, это не казалось такой уж большой бедой. После долгих мучений эстонцу удалось развести костер.
— Если бы рыбы наловит, — вздохнул Андрей, — могли бы ее пожарить, а так придется голодать.
Семен опустил взгляд на песок. В отличие от Золотарева он совсем оказался не готов к трудностям. И тут начался дождь. Холодный и противный.
— Проклятье, — выругался Андрей, — пошли в шалаш. Там сухо. Нехотя племянник князя-воеводы направился вслед за ним.
Утром, когда, несмотря на дождь, Золотарев выбрался из шалаша наружу, увидел, как в сторону Архангельского городка плыл коч. Он замахал и закричал. Проснувшийся на шум Семен посмотрел на бегущего по берегу товарища. Выбрался из шалаша. Только теперь он разглядел парусник.
Повезло. Коч принадлежал уже знакомому Андрею лоцману — Ефиму Дорачу. Тот оглядел «робинзонов», недовольно поморщился, но потом согласился их взять к себе на борт, но с условием, что те заплатят ему, когда он, честный кормщик доставит их в Архангельский городок.
На следующий день, они подплывали к Архангельску. На причале Золотарев разглядел князя. По его виду было понятно, что тот собирался отправиться на их поиски.
Князь Прозоровский посмотрел на племянника и спросил еще раз:
— Ты уверен? Паренек кивнул.
— Так, — молвил Алексей Петрович, — сейчас, когда князь здесь арестовывать его нельзя. А вот когда уедет… Но это не так важно.
Капитан-командор раненый лежал в своем доме. Вокруг него суетилась жена, а маленький сынишка играл на полу. Неожиданно дверь скрипнула, и в помещение вошли солдаты.
— Что случилось? — поинтересовался Ремизов.
— Извини капитан-командор, — молвил Животовский, — но князь-воевода приказал доставить тебя к нему.
— Что же он сам не прибыл, — возмутился Александр, — знает же, что ранен я.
— Князь тебя не в гости капитан-командор зовет, — продолжал Григорий, опустив глаза, — он арестовать тебя велел. Так как подозревает тебя в помощи шведам при осаде крепости.
— Какой помощи?
— Вот и я подумал так, да вот только приказа воеводы ослушаться не могу. Ну-ка парни помогите капитан-командору.
— Я сам! — Вскричал Ремизов, попытался встать, но не смог.
— Вот видите, — молвил Животовский.
Солдаты подняли капитан-командора. Надели на него кафтан, треуголку. Под руки вывели из дома, где у ворот стояла карета воеводы.
— Ценит меня воевода, — проворчал Ремизов и плюнул со злости.
— Вы уж не бойтесь капитан-командор, — прошептал Григорий, — Мы, как только будет такая возможность, человека к Петру Алексеевичу пошлем. Он то и сообщит ему о подвиге. А государь наш справедлив. Посадили капитан-командора в карету.
