Знаменосец визиготов вез огромное черное полотнище с орлом на вершине древка. Его лошадь скрывали стальные латы, что вызвало у Аш понимающую усмешку: ей не раз приходилось в бою носить знамя, и она успела догадаться, что имеют в виду ее Голоса под словами: «притягивать молнии». Рядом со знаменем ехал воин-поэт, напевая песенку, настолько просторечную, что ее знания языка не хватало, чтобы понимать ее. Впрочем, Аш хорошо помнила обычаи тунисцев и сообразила, что это такое: кантадоре, для поддержания морального духа.
«Какой парад! Неужели они стараются произвести на нас впечатление?».
Аш сидела в высоком седле, колени согнуты под прямым углом, центр тяжести прямо под бедрами — совсем не то, что стоять в доспехах на земле. Она чуть заметно шевельнулась, придерживая коня. Зазвенела сбруя визиготских коней: всадники останавливались. Копья и щиты, мечи и легкие арбалеты… Она разглядывала воинов в кольчужных накидках поверх пластинчатых доспехов, в белых плащах и шлемах без забрал. Они наклонялись в седлах, открыто переговариваясь друг с другом; кое-кто указывал пальцами на европейских рыцарей-ландскнехтов.
— Нет, — доброжелательно отозвалась Аш, уловив одно из замечаний. — Право, мы этим как-то не занимаемся. К тому же в здешних горах и козлов-то не водится. Ни козлов, ни коз…
Ответом ей был взрыв хохота, проклятий и предостережений. Герен аб Морган хлопнул своего капитана по набедреннику. Визиготский всадник в самом дорогом вооружении под черным знаменем перекинулся несколькими словами с ехавшими рядом и послал вперед свою каштановую кобылу.
Аш, не желавшая уступать инициативу, дала знак. Эвен Хью протрубил три звонких ноты на трубе, которую ему не без труда удалось всучить. Аш, в звоне — железа, выехала вперед. С ней — шестеро офицеров: Ансельм, Герен и Джоселин ван Мандер в полных латах миланской работы; Анжелотти в миланской кирасе и чеканных роскошных поножах; Годфри (все еще шептавший молитвы, прикрыв глаза) в своей лучшей рясе, и Флора дель Гиз, одолжившая у кого-то бригандин и выпросившая у стрелка салад, вовсе не похожая на женщину и, как ни печально, не слишком походившая на солдата.
— Я — Аш, — звонко заговорила она в тишине, наступившей за звоном трубы. — Агнец Божий сообщил мне, что вы заинтересованы в заключении с нами контракта.
Лица предводительницы визиготов не различить было под шлемом.
На ней стальной шлем и наголенники, в стременах виднеются стальные ленты башмаков. Красный бархат, покрывающий корпусной доспех, особенно великолепен в свете факелов, крупные заклепки в форме цветочных головок поблескивают золотом. Из-под цельного корпусного доспеха на бедрах выглядывает кольчуга. На шее — латный воротник-ожерелье, да еще Аш приметила золоченую тройчатую рукоять меча, ножны меча и кинжала в золотой оковке, перевязь с тяжелыми золотыми накладками и синий в черно-белую клетку плащ, подбитый ваиром. note 51 Мгновенно прикинув стоимость всего наряда, Аш невольно позавидовала. А все же приятно было видеть женщину, так же командующую войском, тем более что она из такого далека, что о соперничестве речи не идет.
— Вам придется сражаться с бургундцами, — женский голос отчетливо, хоть и с сильным карфагенским акцентом, выговаривал немецкие слова.
— С бургундцами? Предпочла бы не связываться. Они крепкие ублюдки. — Аш передернула плечами. — Я не стану без крайней нужды рисковать отрядом.
— Ты «Аш». Джунд. note 52 — Прикрытая латами кобыла шагнула вперед, выдвинулась в свет факела, который горел перед Аш. Теперь стала видна стрелка, защищающая нос, и кольчужные платки, ниспадающие на шею. Черная шаль окутывала плечи и закрывала нижнюю часть лица. Оставались видны только глаза в рамке шлема, но этого было достаточно, чтобы Аш вздрогнула: «Она совсем молода! Господи, не старше меня!»
Отчасти это объясняло нервозность Ягненка: небось, не мог дождаться, пока эти две оригиналки, какими он их несомненно считал, сойдутся лицом к лицу. Аш, из одного только чувства противоречия, теплее взглянула на визиготку.
— Фарис, — сказала она. — Генерал. Сделайте предложение. Я, если есть возможность, предпочитаю сражаться на стороне Бургундии, но если придется, справимся и с бургундцами.
— У вас здесь наш союзник.
— Он мой муж. Думаю, я имею на него больше прав.
— Осаду вам придется снять. Это входит в контракт.
— Эй-эй. Не торопитесь так. Я всегда советуюсь со своими людьми. — Аш подняла руку. Что-то тревожащее чудилось ей в голосе визиготского командира. Ей хотелось подъехать поближе, но отсвет факела играл на наконечниках стрел, небрежно приложенных к тетиве или спокойно лежащих поперек колен визиготских всадников; да и у ее людей копья были в руках, а не в гнездах у седел. Оружие живет своей жизнью и владеет собственным голосом: Аш, не глядя, могла сказать, сколько стрелков посматривают на нее, рассчитывая дистанцию. Она чувствовала невидимые нити, протянувшиеся к ней.
Больше ради того, чтоб протянуть время, она спросила:
— Фарис, когда мы снова увидим солнце?
— Когда мы позволим, — спокойно ответил молодой женский голос.
Аш распознала ложь: ей и самой случалось в свое время лгать на публике. «Так стало быть, сама не знаешь? Калиф, там, в Карфагене, не обо всем, значит, уведомляет своего полководца?» Желтый свет факелов разросся, глиняные факельщики полукругом обступили командира. Замерцали тонкие колечки кольчужного плетения.
— Так что вы предлагаете?
— Шестьдесят тысяч дукатов. Контракт до окончания этой войны.
— Шестьдесят ты…
Так ясно, словно они прозвучали у нее в голове, Аш услышала мысли Роберта Ансельма: «Если у той сучки есть деньги, чтобы пускать их на ветер, не спорь с ней!»
Аш дала себе пару секунд на размышление, отстегивая и снимая свой салад; заодно это было знаком для ее людей стоять смирно — или, по крайней мере, не совершать резких движений, пока со стороны визиготов нет явных признаков враждебности.
Ягненок стянул перчатку и прикусил собственный палец.
Аш откинула со щек серебристые локоны (вспотевшие в теплом подшлемнике) и взглянула на генерала визиготов. Девушка после долгой паузы тоже сняла свой шлем с кольчужными подвесками и отодвинула вуаль.
Кто-то из визиготов яростно выругался. Его испуганный скакун оторвал от земли оба передних копыта и тяжело опустил их на соседа. Поднялся такой вопль, что Аш пришлось левой рукой натянуть поводья Счастливчика. Годфри Максимиллиан открыл глаза, и Аш увидела, что священник смотрит прямо перед собой.
— Иисус Христос! — вырвалось у него.
Молодая Фарис сидела на лошади в ярком свете факелов. Она движением закованного в сталь и одетого алым бархатом тела послала свою кобылу на шаг вперед и застыла. Блики пробегали в потоке ее серебряных волос.
