Тонкий месяц, висевший над головой, когда она брела к конюшням, мало что позволял разглядеть. Из лагеря и вообще ничего не видно.
— Капитан. — Антонио Анжелотти прервал разговор с охраной и обернулся к ней. На нем, поверх бригандина и поножей, был широкий плащ из красной шерстяной ткани — вовсе не подходящая одежда для августа месяца. Под его сапогами поскрипывала не галька — заиндевевшая трава.
И внешний, и внутренний круг повозок, расставленных вокруг лагеря, щетинились пушками. В центральном лагере, у костра, спали на дорожных постелях солдаты. Костры горели и по периметру: Аш хотелось видеть, что происходит за тележной стеной, и в то же время не позволить прохожему стрелку выцеливать из темноты ярко освещенные фигуры. Всего в миле от них светились костры огромного лагеря визиготов: оттуда слышалась песня — то ли пьяная, то ли полная боевого задора.
— Идем.
Они с Антонио прошли до пушечного редута, где у костра сидели пушкари, перекидываясь незначительными замечаниям о мелких организационных неурядицах. Когда этот невероятный красавец остановился, чтобы пропустить ее вперед, у входа в маленькую палатку, Аш поняла, что молчание должно окончиться.
— Рикард, попробуй найти отца Годфри и Флориана. Пришли их ко мне, сюда. — Она нырнула под низкий полог. Глаза уже привыкли к полумраку. Аш уселась на обвязанный ремнями и окованный железом сундук. Если порох рванет, лететь ей вместе с канониром до самой Бездны. — О чем же ты хотел потолковать с глазу на глаз?
Анжелотти удобно расположился, опершись на край разборного стола, стараясь ничего не защемить краем верхних чашек набедренника. Листок, покрытый столбцами вычислений, порхнул на устланный тростником пол. Изящество, с усмешкой подумала Аш, он сохраняет в любом положении, но вот смотри-ка, оказывается, умеет смущаться!
— Ну так вот, я ублюдок родом из северной Африки, а не из Фландрии, Англии или Бургундии, — мягко начала она. — Какая тебе разница?
Антонио слегка шевельнул плечом:
— Все дело в том, из очень ли благородной семьи происходит наша Фарис и насколько их может раздражать твое существование. Мне-то все равно. Во всяком случае, ты — ублюдок рода, которым можно гордиться. А что?
Аш присвистнула. В груди у нее горело. Она сползла с сундука на пол, шлепнулась, растопырив ноги, на тростник и хохотала, пока не задохнулась. Пластины бригандина скрипели на ее ходивших ходуном ребрах.
— Ну, Ангелок! Нет, ничего. «Гордиться!» Ну и комплимент! Ты… ничего, ничего…
Она утерла глаза, одним движением, разогнув колени, вернулась на сундук.
— Мастер канонир, много же ты знаешь о визиготах!
— Я обучался математике именно в Северной Африке, — Анжелотти явно изучал ее лицо, кажется даже не замечая этого.
— И сколько ты там провел?
Овальные веки опустились на глаза. Анжелотти досталось лицо с византийской иконы. Оно сияло в свете и тенях свечей, и юность покрывала его, как белая пленка покрывает бутон.
— Мне было двенадцать, когда нас захватили. — Длинные ресницы поднялись: Анжелотти посмотрел ей в лицо. — Турки сняли меня с галеры, захваченной под Неаполем. Их военный корабль, в свою очередь, захватили визиготы. Я провел в Карфагене три года.
У Аш не хватило духа расспрашивать — слишком явно было его нежелание говорить о том времени. Он и так заговорил об этом впервые за четыре года. Ей пришло в голову, не случилось ли ему дорого расплатиться за свою красоту.
— Я учился в постели, — невозмутимо продолжал Анжелотти, ироническим движением губ показывая, что ход ее мыслей вполне очевиден. — С одним из их амиров note 53 — ученых-магов. Лорд-амир Хильдерих. Он и научил меня вычислять траекторию ядра, а также навигации и астрологии.
Аш привыкла видеть Анжелотти всегда чистым и подтянутым — настоящее чудо в грязи и пыли лагеря — и, прежде всего, замкнутым. «Насколько же важным кажется ему пробиться ко мне в душу, что он пошел на такие откровения?» — подумала она и поспешно заговорила:
— Роберт, может, и прав, возможно, это их Сумрак… распространяется. Годфри назвал бы это «распространением заразы преисподней».
— Не назвал бы. Он питает к их амирам не меньшее уважение, чем я.
— Что ты хотел мне сказать?
Анжелотти распустил веревочные завязки плаща. Красная шерстяная ткань соскользнула на стол и осталась там лежать пышной грудой.
— Мои канониры на грани бунта. Им не нравится, что ты приказала снять осаду Гизбурга. Говорят, это из-за того, что дель Гиз тебе муж. Говорят, ты больше не «улыбка Фортуны».
— О, Фортуна! — ухмыльнулась Аш. — Стала обычной бабой, так, что ли, они считают? Ладно, я с ними поговорю. Увеличу жалованье. Я знаю, отчего они бесятся. Успели подвести подкоп под самые ворота замка. Понятно, им хотелось посмотреть, как рванет!
— Так что они чувствуют себя обманутыми, — с облегчением подхватил Анжелотти. — Значит, ты с ними поговоришь… хорошо.
— Что еще?
— Твои Голоса — такие же, как у нее?
Глиняный горшок может разбиться от легчайшего удара, если место выбрано верно. От этого вопроса Аш почувствовала, как разлетается вдребезги ее здравый смысл. Она вскочила на ноги, покачнув тесную палатку.
— Хочешь сказать, мои святые — пустое место? И Лев — пустое? Со мной, значит, демоны говорят? Я, значит, слышу голос машины, как она? Не знаю. — Тяжело дыша, Аш замолчала, заметила, что сжимает рукоять меча побелевшими пальцами. — На самом ли деле она способна делать то, что рассказывают? Слышать голос какой-то… какого-то механизма, чуть не через все Срединное море? Ты там побывал, вот ты мне и скажи.
— Это могли быть просто слухи. Простое вранье.
— Я не знаю! — Аш медленно разжала пальцы.
В каком бы настроении ни были канониры — их пение громко раздавалось в палатке. Празднуют день одного из своих таинственных святых. note 54 Кто-то громко и хрипло распевал про о быка, что пошел к коровке. Аш вспомнила: быка в песне звали Фернандо. Темная бровь сама собой вздернулась вверх. Может, и правда до бунта не так далеко.
— Люди Фарис строят кирпичные наблюдательные вышки вдоль всей дороги. — Анжелотти говорил громко, стараясь заглушить бесстыдные слова песенки.
— Пришпиливают здешние земли, как бабочку. — На мгновенье Аш захлестнул панический страх при мысли: «А что за земли-то?». Страх растаял, когда память услужливо развернула перед ней маршрут последних дней пути. — Уж не хотят ли они короновать своего визиготского «вице-короля» в Аахене? note 55
— Погода не из лучших. Ты была права, мадонна, когда говорила, что скоро им придется осесть где-нибудь надолго.
