Олег сглотнул, понял, что в горле пересохло.
Потянулся к чашке с кофе, обнаружил, что та давно опустела, и что за окном понемногу сгущаются сумерки. Увлекшись работой, и не заметил, как прошла большая часть не такого уж и короткого октябрьского дня.
В кабинете он был один, сидевшие тут постоянно жандармы то ли ушли по своим делам, то ли вообще не приходили.
— Проклятье, — пробормотал Олег, бездумно глядя на окно, за которым продолжали кружить белые хлопья.
Что делать?
Он просмотрел все материалы, что у него есть, и вот это прозвище — единственная зацепка, ниточка, потянув за которую, ты сможешь вытащить на свет божий террористический орден, доказать причастность Голубова к взрывам, доказать себе и всем, что ты вовсе не контуженный инвалид… Но поступив так, ты предашь знакомого человека, препроводишь его прямиком в лапы «опричников» или полиции.
Можно, конечно, сделать вид, что ты ничего не нашел.
И потерять шанс на собственную реабилитацию, на победу над темником, начальником штаба ОКЖ?
О да, сегодня с утра, заходя в церковь, он хотел молить небеса о каком-нибудь шансе, что поможет добиться успеха, развернуть ситуацию, но никогда не думал, что шанс будет вот таким! Стоит ли им пользоваться, имеет ли он на это право, кто он такой, чтобы обвинять Бера на основании одного лишь слова, написанного старым заключенным из фильтрационного лагеря «Оранки-74»?
Может быть, это плод фантазии Проферансова? Пустая выдумка?
Нет, не похоже…
Олег откинулся на стуле, закрыл лицо руками, чтобы не видеть проклятый листок… Поздно, он уже прочел, что там написано, и теперь нужно решать, что с этим делать…
Пустить в ход или нет?
Стать победителем и предателем?
Или проигравшим и неудачником?
Зачем он только согласился на это дело, поддался на провокацию Голубова, отказался бы себе спокойно, подождал, пока здоровье придет в норму, просидел какое-то время в «Наследии», а затем попытался бы вернуться.
А то сейчас от напряжения и переживаний последних дней внутри головы затеплился крошечный огонечек, словно завелся в мозге ядовитый червяк, оснащенный острыми зубами. Скоро он вырастет, превратится в змею, и мука станет нестерпимой, заставляющей думать о самоубийстве.
Да?.. Или нет?.. «Стучать» или молчать?
Оторвал ладони от лица, и в этот самый момент дверь кабинета открылась, внутрь вошел один из соседей, толстый подполковник с зализанными на лысину волосами и носом картошкой.
— Что, коллега, переутомились? — спросил он язвительно. — Зачем так стараться?
Олег ничего не ответил, ему было противно находиться рядом с этим человеком, не то что с ним разговаривать.
— Без лишней суеты всегда дело делается, — продолжал болтать подполковник, усаживаясь на свое место. — Поработали бы подольше с нами, убедились бы, что я истину говорю… ха-ха. Слышали последнюю новость? В Самарском академическом театре местный режиссер по фамилии Палий поставил «Макбета», только предварительно переработав его в евразийском духе… Публика, говорят, была в бешенстве.
Уж этот-то тип в той ситуации, в какую попал Олег, не стал бы сомневаться.
Ведь у него есть «кодекс чести» «опричника»… сдал бы, как пить дать, сдал бы.
Земляк, знакомый, друг, родственник… неважно, главное, чтобы «дело делалось», камеры не пустовали, в фильтрационных лагерях жизнь била ключом, и расстрельные команды не просиживали штаны зря.
А значит, нельзя поступать так, как поступил бы в этой ситуации носитель черного мундира и птичьих лап на погонах.
— Да, совершенно верно, — сказал Олег, и подполковник глянул на него с удивлением.
Но с другой стороны, если не попытаться дернуть за эту ниточку, то Голубов продолжит торжествовать, останется безнаказанным… а подобного допустить нельзя, пусть даже после этого ты никогда себе не простишь предательства, всю жизнь будешь чувствовать себя Иудой, всю жизнь, сколько бы тебе ее ни осталось.
— Верно, — повторил Олег, поднимаясь из-за стола.
Полагаться на жандармов нельзя, они больше ему не союзники, пусть даже временные… остаются полицейские из охранного отделения, в их руках заключенный хотя бы не погибнет «при попытке к бегству».
Не обращая внимания на изумленный взгляд соседа, он сорвал с вешалки плащ, схватил шляпу и пошел к двери. Выбравшись в коридор, обнаружил, что по нему шагает сам Голубов, и поспешно рванул в другую сторону, к запасной лестнице.
— Стой, сука! Куда? — донеслось из-за спины, но Олег не обернулся.
Нужные бумаги прихватил с собой, а сюда, в логово нижегородских «опричников», он больше не вернется.
Своей волей, по крайней мере.
Сбежал вниз, прыгая через две ступеньки, не обращая внимания на занывшее бедро и боль в спине. Пролетел мимо вахтера и выскочил на улицу… серый «Меркюри» должен стоять вон там, около здания, где расположено в том числе и местное управление министерства мировоззрения.
Машина с полицейскими обнаружилась в условленном месте.
— Проблемы? — поинтересовался сидевший рядом с водителем офицер, когда Олег распахнул дверцу и плюхнулся на заднее сиденье.
— Хм, дело есть… — отозвался тот.
Выслушав Олега, сотрудники нижегородского охранного отделения поскучнели.
— Обыск, задержание? — пробормотал тот, что находился за рулем, мордастый и усатый, с хитрыми и злобными глазками. — Это дело не такое простое, нужен ордер или что-то вместо…
— Почему тогда «опричники» без бумажек обходятся? — спросил Одинцов, думая о том, что эти парни только волей случая носят серые мундиры, а не черные, ну не сейчас, а в принципе, и подчиняются Померанцеву, а не Хаджиеву.
Вполне могли оказаться среди дружинников…
— Ну, они в состоянии это себе позволить, и то не всегда, — сказал сидевший рядом с водителем, худой и носатый, похожий на хищную птицу, голодавшую в последние полгода или даже дольше. — Ладно, прикрывают тебя с самого верха, так что попробуем, но ты нам заяву напишешь, что ответственность на себя берешь. Идет?
— Идет, — без колебаний бросил Олег.
Головная боль понемногу усиливается, и надо действовать быстро, до того, как приступ начнется по-настоящему, он перестанет связно соображать, превратится в наполненный страданием сосуд…
— Куда едем? — спросил мордастый.
— Провиантская, дом пять, квартира два.
— Так, давай еще парней захватим, не вдвоем же на дело идти, — и носатый бросил через плечо красноречивый взгляд на Олега, показывая, что доверенного их защите штатского он за человека не считает.
Ну и пусть… главное, чтобы все шло так, как надо.
На какое-то время с головой стало совсем плохо, и Олег с трудом осознавал, куда они едут, зачем. Затем слегка полегчало, и он обнаружил, что они уже подъезжают к Провиантской, и что сзади идет еще одна такая же серая машина, забитая крепкими парнями в одинаковых плащах и шляпах.
Ну да, вот смеху будет, если выяснится, что Бер не живет на старом месте.
Вот поворот, позади осталась громада здания политехнического института.
— Держись за нами — велел Олегу мордастый, вытаскивая из-под плаща пистолет, огромный, черный, увесистый.
Когда вылез из машины, снег залепил лицо, и показалось неожиданно холодно, будто за какой-то час похолодало градусов на двадцать. В первый момент даже перехватило дыхание, но зато отступила головная боль, осталась лишь пульсация в затылке, словно там билось второе, очень чувствительное сердце.
Дом, где когда-то жил Бер, ничуть не изменился — одноэтажный, невзрачный, с высоким крыльцом и дощатыми стенами.
В подъезд Олег вошел последним, и еще двое полицейских остались снаружи — наблюдать за окнами. Носатый позвонил в квартиру, на двери которой красовалась потемневшая от времени латунная двойка, изнутри донеслись шаги, а затем спросили:
— Кто?
Олег с одной стороны надеялся услышать этот голос, а с другой — боялся.
Ну что же, теперь пути назад нет, остается лишь взойти на Голгофу, но вовсе не как Христу, а некоей помесью всем известного предателя и Понтия Пилата, олицетворения жестокой государственной власти.
— Из жилконторы, — ответил полицейский. — Тут у вас, говорят, с печами проблемы?
— У нас? — удивленно спросил Бер, клацнул замок, и дверь приоткрылась.
В следующий момент стало очень много движения, ударов, криков.
Олег закрыл глаза, а когда открыл, то в дом номер пять вернулась тишина, но уже не мирная, а настороженная.
— Заходи, — велел, появляясь в дверном проеме, мордастый. — Двое их там, посмотришь.
Квартирка, как показалось в первый момент, была обставлена только пачками книг. Болталась под потолком лампочка в дешевом абажуре, голый стол покрывали исписанные листы бумаги.
