«Подкупленные» офицеры уверили, что закроют глаза в нужное время и более того, дадут беглецам фору. Опять же постараются перевести внимание других приставов, не дать им заметить, что близ Калуги появились кавказцы из числа тех, которые раньше воевали с русской армией. Не сразу и много появились, а медленно, осторожно. И опять же лишь в том числе, чтобы при необходимости прикрыть бегство имама.
Как должно было состояться само бегство? На самом деле, достаточно просто. Летом для Шамиля снималась дача за городом, а поездки в Калугу и обратно были делом хоть и не очень частым, но случающимся, естественным. И сопровождали имама не всегда одни и те же офицеры.
Вот и «договорились» Истомин с Рихтцангером с сослуживцами, что в определённый день именно они будут сопровождать Шамиля и двух его сыновей, Мухаммада-Шали и Гази-Мухаммада. Сам имам предполагал, что, будучи подкупленными, те не просто помогут ему ускользнуть, но и по возможности сопроводят, воспользовавшись своими знакомствами, помогут добраться до родного Кавказа. Именно то, к чему его старательно подводили. И вот он, результат, уже просматривается в прицелах «диких».
Мария хищно улыбнулась, видя то же самое, что и капитан Мак-Гортас, что и рядовые три «диких» — небольшой конный отряд, состоящий из полутора десятков всадников. Кем они были? Сам Шамиль, двое его отпрысков, Истомин с Рихтцангером, а также десяток шамилевских мюридов. Причём из числа тех, которые не выглядели тут, близ Калуги совсем уж инородным явлением. В том смысле, что были в нормальной, не кавказского типа, одежде, и выбритыми, и владеющими русским языком… относительно неплохо владеющими, без жуткого акцента и корявых до изумления фраз вместо осмысленных предложений. Понятно, что именно такой группой, при помощи немалого количества золота и выправленных документов — игра велась серьёзная, а потому поручик и штабс-капитан имели при себе и документы для Шамиля и прочих — можно было добраться до нужных мест. Не непременно, однако шансы имелись. Достаточные шансы, чтобы подвигнуть имама рискнуть из опасений за собственную жизнь.
— Огонь, — тихо произнёс Мак-Гортас и. подавая пример, сам нажал на спуск.
Четыре выстрела в залпе, да не простом, а особенном. Первый залп шёл по Шамилю и двум его сыновьям, ну а Мария, если что, должна была выпустить страхующую пулю. Пулю, как и остальные, скользнувшую тихо, почти незаметно. Как так? А вот оказалось, что и тихий выстрел имел право на существование. Правда, только после того, как на стволе винтовки оказывалась навинчена трубка устройства, названного глушителем. Устройство было абсолютно секретным, о нём не знал почти никто и это разумно. Подобное оружие и должно было оставаться одной из тайн империи, поскольку область его применения являлась очень… двусмысленной. Можно глушить звук на поле боя, когда снайперы тихо, а то ещё и ночной порой отстреливают вражеских офицеров. А можно и вот так, при уничтожении отдельных людей, чьё существование было признано лишним, а то и откровенно вредным. Как здесь. Как сейчас.
Чш-чак! Довольно тихо, а на достаточном расстоянии и вовсе неслышно кашлянула винтовка самой Мари, отправляя револьверную «кольтовскую» пулю в одного из сыновей Шамиля. Того, который до этого уже получил пулю, но, схватившись за поводья, направил своего коня в сторону и явно был ранен не смертельно, а то и не тяжело. Но новая пуля вошла хорошо, прямо в голову, тем самым поставив точку в жизненном пути горца, последовавшего за отцом и братом, уже получившими свои смертельные свинцовые пилюли. Мак-Гортас и его люди стрелять умели. Причём умели хорошо.
Почему пули были револьверными и «кольтовскими»? Так ведь винтовки то специальные, как раз под подобные случаи созданные, стреляющие револьверными пулями, причём стволы у разных винтовок тоже варьировались. Смысл подобного? Создать впечатление, что Шамиля и остальных постреляли не неведомо откуда взявшиеся стрелки с дальнобойным оружием, а вот эти двое офицеров, Истомин и Рихтцангер. Из собственных револьверов системы «кольта», ага. Как говорится, преследовали беглецов, догнали, убили, героическим образом подтвердив выучку офицеров русской императорской армии. Глава приставов при Шамиле, генерал-майор Фадеев, он точно не станет слишком усердно изучать случившееся. Более того, постарается подтвердить то, что скажут ему поручик и штабс-капитан, может и вовсе сделает так. чтобы полностью исключить возможный нагоняй из столицы за неудачную, но всё же попытку побега.
Мысли летели, словно вспугнутые с дерева птицы, быстро и замысловато, в то время как руки сами перезаряжали и продолжали стрельбу. В кого? Да в мюридов Шамиля, которые, видя смерть как своего имама, так и обоих его сыновей, решили, прежде чем бежать самим или с телами хозяев, убить тех, в ком почуяли врагов. Да и сложно было не почуять, когда оба офицера поспешили и револьверы достать и, соскочив на землю, прикрываясь лошадьми, самим начать вести стрельбу по горцам. Успешную, но…
Игры в одни ворота не получилось. Вот падает Истомин, получивший сразу две пули в грудь. И то, что метко выстреливший дважды горец получил своё, раскинув мозгами и кусочками кости черепа, было хоть и важным, но этаким прощальным подарком поручику. Вот получившая случайную пулю лошадь становится на дыбы, сбрасывая своего всадника под ноги другому четвероногому. Ржание, крики боли, проклятия на гортанном горском наречии. И выстрелы, выстрелы, выстрелы. Те, после которых живые становятся то сразу мёртвыми, то сперва ранеными, а потом… Да, тут пленники не нужны, потому раненые получали по пуле, а то и две прямо в голову.
И… и всё. Точно всё? Внимательно осматривающая через прицел место схватки Мария не видела никого живого, помимо штабс-капитана Рихтцангера, который, переходя от тела к телу, внимательно всматривался в каждое. Осмотрев все, повернулся в сторону так и оставшихся невидимыми стрелков. после чего взмахнул рукой.
— Только трупы, — констатировала Станич, обращаясь к капитану полка Гробовщиков. — Нам тут больше нечего делать, Филипп. Пора уходить.
— Направление? — деловито поинтересовался тот. — Ведь не в сторону Калуги?
— Проедемся до Тулы. Там оружейные заводы, заглянуть куда будет естественным и для тебя, как консультанта по оружию, и для меня. Сто километров… А у нас заводные лошади.
— До ночи не добраться.
— Заночуем где-нибудь. Лучше даже на природе. Не нужно показывать своё присутствие сверх минимального. Я не сахарная, не растаю и не раскрошусь.
Вот уж в этом Филипп Мак-Гортас не сомневался. Что один Станич, что другая — кровь всё равно одна, а значит и дух схожий. Что же до случившегося здесь, так капитан твёрдо знал одно — империя всегда щедро вознаграждает тех, кто умеет выполнять порученное. Они выполнили, да ещё не просто, а в присутствии человека, занимающего место лишь самую малость ниже высочайшего. Значит… жалеть точно ни о чём не стоит.
Интерлюдия
Интерлюдия
Август 1865 г., США, Вашингтон.
Театр Форда, не так давно построенный, но в кратчайшие сроки ставший местом, куда съезжалась посмотреть на спектакли вся вашингтонская элита, был полон. Впрочем, как и всегда, вне зависимости от того, было ли это время до войны Севера и Юга, период собственно войны или послевоенный. Желающие прикоснуться к высокому искусству находились всегда. А те, кому искусство было не столь важно, стремились достать билеты уже потому, что присутствие в этом театре давало возможность быть поблизости от первых лиц Соединённых Штатов. Порой действительно самых что ни на есть первых, ведь что президенты, что вице-президенты — о министрах и генералах говорить тем более не приходилось — частенько захаживали сюда, даже если не были театралами. Авраам Линкольн и Ганнибал Гэмлин, теперь и нынешний вице-президент Уильям Сьюард, ранее госсекретарь.
Однако в этот вечер, 23 августа 1865 года, был только президент, но не его вице. Ганнибал Гэмлин старался демонстрировать уверенность, твёрдость духа и готовность решить любые появляющиеся проблемы, но… немногие уже в это верили. И всё равно президент ещё надеялся переломить, наконец, ситуацию, опираясь на тех, в чьей поддержке не сомневался — аболиционистов и чернокожих — и как-то сдержать Юнионистский союз, насчёт прихода которого к власти на следующих выборах сомневались уже немногие. Только Уильям Сьюард, стоявший на антианглийских позициях и не собирающийся менять точку зрения несмотря ни на что, прилагал все силы, чтобы и использовать Великобританию в экономике, но в то же время не дать Лондону слишком сильно влиять на политику США.
