– А правда получится? – в Ксеничкином голосе было не столько уже опасение за судьбу подкладки, сколько интерес и восторг.
– Да конечно! Давай, ну давай сделаем, а?..
…Где-то через час все уже было сделано, и даже подкладку они зашили, а зеркало переставили на стул, и, сидя на любимом сундуке, вытягивали шеи, чтобы посмотреть, как теперь выглядят – с бархатными ленточками на шеях.
– Машка, ты молодец, просто здорово получилось…
– Ага, прямо как в фильме, помнишь: «Мелани, я страшно устала», – она деланно вздохнула.
– Нет, у нее там такого не было.
– Ну и что? Все равно, как в кино.
– Точно… «А мне все равно!»
Они дружно рассмеялись, а потом сказали одновременно: «А ты?» – и снова рассмеялись.
– Ты говори…
– Нет, ты говори… – хихикая, они стали толкаться, спихивая друг друга с сундука.
– Ой, держи меня! Дура ты, Машка, я чуть на пол не свалилась! Говори давай, что сказать хотела, а то я сама сейчас тебя так пихну!
– Ладно, ладно, скажу, только не толкайся! И не щекотись! Мы завтра в кино собирались идти, пойдешь с нами?
– А билеты откуда?
– Витька из углового билет достанет, а потом в начале фильма запасной выход откроет, чтоб мы вошли.
– А у него получится?
– Да он это уже сто раз делал. Ну как, пойдем? И бархотки наденем!
Они снова дружно посмотрели в зеркало и снова весело рассмеялись…
* * *
…Все было в принципе в порядке, но как там со связью, он все же решил еще раз проверить сам. Когда он наконец-то нашел Степаныча, тот безмятежно похрапывал в кузове латаного-перелатаного за три года фордика, подложив, чтоб было помягче, шинельку – английскую, когда-то желто-зеленую, а теперь просто страшно буро-грязную от масляных, бензиновых и керосиновых пятен. Еще две недели назад Степаныч пользовался вместо перины почти новым ватником, но умудрился уснуть на нем в теплом брюхе «утюга». Ребята растолкали его, и он, слегка чумной после крепкого сна, позабыл свою стеганую перину внутри – так и пошла она с машиной на Тагил. Давно уже кто-то в части придумал шутку – дайте Степанычу точку опоры, и он уснет. Соня он был страшный, но спец по связи – точно от бога, если разбудить, конечно…
Но на этот раз побудка оказалась на удивление легкой. После того, как он пару раз потряс Степаныча за плечо, тот открыл глаза и проворчал: «Да я и не спал вовсе, только прилег». Из его шевелюры предательски торчала какая-то солома, и можно было поспорить, что он на ней спал – только неясно, где он умудрился ее здесь найти.
– Как связь?
– Полный порядок, не подведет. Я там половину поменял, после прошлого-то раза. Там же в половину блоков можно было за здорово живешь кулак просунуть. А теперь будете музыку слушать всю дорогу, не заскучаете.
– Да нам и так скучать некогда, а за связь спасибо. Давай, досыпай.
– Ладно, ладно… – Степаныч поправил складку на шинели, видно, мешавшую ему. – Ни пуха…
– К черту, к черту! – он сплюнул и постучал по деревянному борту фордика.
Времени оставалось мало, и ребята, наверное, уже нетерпеливо ждали его…
…Дюраль борта мелко вибрировал, и от этого ли, от того ли что теперь больше не нужно было волноваться – что будет, то и будет – немного клонило в сон. Что ж, по крайней мере, еще полчаса, а то и минут сорок относительного покоя гарантированы… Но вздремнуть не удалось – минут через десять Володя потряс его за плечо. Вот он каждый раз в работе становился эдаким живчиком, все время напевал «Дорогой длинною». Когда их прижимали, он забывал все слова и повторял, как заведенный, лишь припев. Само собой, что сейчас уснуть он не мог, да и другим не давал – не со зла, а по свойству натуры.
– Что скажешь, Дмитрий Иванович? – стараясь перекричать шум, он улыбнулся широченной белозубой улыбкой, но было видно, как у края глаза мелко-мелко вибрирует жилка.
– А что тут говорить? Вот я спать собирался, а ты, Володя, меня будишь… А ведь мог бы и до первой точки не будить – все равно по дороге ничего интересного.
– Ладно-ладно, Дмитрий Иванович, я все понял, я, как всегда, не прав, а лев, – Володя снова широко улыбнулся. – Про поспать я быстро понимаю… Я про другое не пойму…
Видно было, что это не шутка, и пришлось все же отогнать сон. Машинально он покрутил шеей, пару раз зажмурил и широко открыл глаза.
– Ясно, отдохнуть ты мне не дашь… теперь бы узнать, по какой такой причине.
– Дмитрий Иванович, а вопрос простой: что мы здесь делаем?
– Как что? – он даже удивился – Идем, смотрим, думаем. Или ты задание не смотрел? Так оно то же, что и третьего дня.
– Задание я смотрел, – Володя отмахнулся. В этот момент машину тряхнуло и он, не глядя, ухватился левой рукой за столик. – Я не об этом. Что мы здесь, на юге, делаем? Ведь и ребенку понятно, что самое нам место сейчас на Урале, против немцев, а не здесь, против японцев!
– Ребенку? Ребенку – это верно… Только вот такая штука – два года назад ведь не все за речкой работали. Тогда как раз на Урале меня так же спрашивали – что мы здесь делаем, когда там уже, наверное, Владивосток бомбят?
– Ну так и что?
– А все то же… Идем, смотрим, думаем…
Улыбка совсем пропала с Володиного лица, видно было, что он даже обиделся на такое увиливание от ответа. А что поделать? И в штабе не все понимали, что именно сейчас нужно ходить и слушать именно здесь.
– Ладно, Дмитрий Иванович, я понимаю – даже вы и даже мне не имеете права. Но вот если мы идем на максимальном радиусе и даже краем-краем море видим – мы что, не могли с тем же успехом от Читы ходить? Или даже от Владика?
– А вот это совсем просто. Вот ты, когда к девушке со строгой мамой идешь – ты что, в двери постучишься? Нет, ты через забор полезешь. А то ведь будущая теща и вальком встретить может.
Володя снова заулыбался, почесал шею – видно, представив, а то и вспомнив – но потом улыбка вновь пропала.
– Эх, Дмитрий Иванович, у нас такая теща, что и в начале улицы встретить может. – и совсем уж грустно добавил: – Вчера в столовой кто-то сказал, что вы нефартовый. Два раза ходили – и два раза возвращались с копотью.
– Возвращались, Володя, возвращались. А что с копотью – так это побочное явление, как врачи говорят… Ладно, раз уж ты меня разбудил, займусь я аппаратурой. Работать уже скоро.
Володя хотел что-то еще сказать, но, видно, передумал и пошел на свое место. Райтовские моторы мерно гудели, навевая спокойствие и уверенность, но заплаты в борту то и дело попадались на глаза…
* * *
За окном уже начинало понемногу смеркаться, когда в двери квартиры несколько раз позвонили, а потом настойчиво забарабанили. Сидевший за кухонным столом папа недовольно выглянул из-за газеты, а мама громко крикнула из комнаты «Ну, кто-нибудь откроет дверь или нет?» – и ясно было, что придется Ксеничке закрыть-таки книжку и идти открывать.
За дверью, к огромному Ксеничкиному удивлению, стояла Наташка. Вид у нее был совершенно запыхавшийся, наверное, она бежала бегом – и по улице, и по лестнице.
– Ксенька, твои родители дома? – спросила она срывающимся громким заговорщическим шепотом.
– Д-дома… – Ксеничка даже опешила. – А что?
– Тут такое дело… – начала чуть отдышавшаяся Наташка, но ее перебил громкий вопрос Ксеничкиной мамы: «Ксения, кто там пришел?» – и Наташка застыла с открытым ртом на полуслове. Ксеничка быстро сказала: «Это ко мне, ко мне, я во двор выйду!» – и, поспешно прикрыв за собой дверь квартиры, зашептала, сгорая от любопытства, так же заговорщически:
– Что случилось? Рассказывай давай!
– Сейчас, погоди только, – Наташка взялась рукой за левый бок, – я так бежала, думала сердце выскочит, ф-фу-у-ух…
– Да ладно, не тяни… рассказывай!..
– Ф-фу-у-ух… Слушай, Ксенька… у Джека день рождения послезавтра.
– Да? И что? Я это когда еще знала…
– Я тоже знала… А вот другое ты точно не знаешь! – голос у Наташки стал восторженно-торжествующий, как всегда, когда она первая узнавала какой-то особый секрет.
– Что, что? Ну, рассказывай скорей!
– Ф-фу-х… – она снова выдохнула, но уже не устало, а просто притворяясь в своей усталости и запыханности. – А ты не перебивай. Вот, слушай, он на дачу едет, и Татка сказала, что он туда приглашает отмечать день рожденья с ночевкой и вечеринку там устроить.
– Как с ночевкой?
– Как-как… обыкновенно. Ты слушай: папа его, ну Джека, и мама, они отправляют туда шофера с работы Джекова папы, чтобы вещи привезти, и домработницу – чтобы там прибрать. – Они ж на той даче не были никогда, им ее только недавно выделили, а сами только на второй день приедут…
– Ну и? Не тяни! – любопытство просто распирало Ксеничку, ей казалось, что еще немного, и она просто лопнет.
– А я и не тяну!.. Джек тоже едет, и еще два его друга какие-то, я их не знаю, а из наших – Татка и я.
– Ну так а я что? Меня ж не отпустят…
– Да ты что – не отпустят? Ксенька, ты пойми, меня ж мама тоже тогда не пустит! Я ж ей сказала, что ты уже едешь, а то она меня отпускать не хотела!
