стараться, Ваше Высочество! — щелкнул он каблуками и покинул каюту, не забыв прикрыть за собой дверь.
— Простите, Ваше Высочество! — поняв, на чьей стороне мои симпатии, бухнулся лбом в ковер Андрей Андреевич. — Совсем голову от горя потерял, дурак старый!
— Встань, — приказал я.
Мужик бодро вскочил на ноги.
— Больше голову не теряй, — добавил я. — Туда садись, — указал на диван.
— Слушаюсь, Ваше Высочество! — возрадовался он и выполнил приказ.
Радуется, что в шею не погнали, и то, что я его забыл, уже не так печалит. Оценив его одежду, возраст и то, как он отреагировал на подначку казака, я уселся за стол и спросил:
— Камердинер?
— Как есть камердинер, Ваше Высочество! — подтвердил он. — Андреич! Пятнадцать лет…
— Верою и правдою, — перебил я. — Слышал. Не помню. А ты — помнишь.
Я подошел к столу и начал писать записку Николаю, не очень уверенно расставляя твердые знаки.
— Как есть помню! — поспешил он подтвердить свою полезность и показал рукой себе по колено. — Вот с таких лет…
— А где ты был все это время? — спросил я.
— Слег я, Ваше Высочество, — пригорюнился камердинер. — Как есть от горя слёг. Как лихорадка отпустила, сразу к вам и пришел.
— Как есть пришел, — на автомате добавил я.
— Так, Ваше Высочество, — признал он.
Я свернул записку, припечатал ее углы сургучом и сходил до двери, вручив новому казаку. Повернувшись к камердинеру, процитировал Высочайшего брата:
— Господь не оставил нас.
— Как есть не оставил, — согласился Андрей.
— Рассказывай про пятнадцать лет, — решил я скоротать время до получения разрешения посветить Андреича в «тайну памяти».
Камердинер оживился, поправил усы и начал вещать о том, как маленький Георгий однажды спрятался так, что весь Гатчинский дворец сутки на ушах стоял.
— А кто в старой печке сыскал-то? Андреич! — приосанился камердинер, закончив рассказ.
Хороший дядька вроде. В дверь постучали, и получивший разрешение войти казак вручил мне ответ от цесаревича.
«Андреич — твой самый преданный слуга, любезный Жоржи. Для нас всех будет лучше, если ты будешь с ним откровенен. С наилучшими пожеланиями, твой верный брат Никки».
Девятнадцатый век, пик могущества эпистолярного жанра, и не писать же ему мне в ответ «ок»?
— Андреич, ты можешь сослужить мне очень полезную службу, — решил я применить мужика правильно. — Здесь, — открыл ящик стола и достал оттуда стопку бумаг и обтянутую кожей книжицу. — Мои письма, мой дневник и прочее. Я их изучил, но многие имена мне ни о чем не говорят. Мне нужно многое вспомнить, и в этом мне поможешь ты.
— Любую службу сослужу, Ваше Высочество! — заверил он и поерзал на диване, демонстрируя нерешительность.
— Говори прямо, — велел я.
— Грешно-с, — он виновато развел руками. — Великий пост все же. Но больным наш Господь в милости своей допускает…
— Поесть принес? — догадался я, всем телом ощущая оживление.
За прошедшие с моего пробуждения дни я успел полностью разочароваться в кухне: Великий Пост, кушать можно только постное и понемногу, даже «больному» мне. Сегодня, например, Никки, как сильно верующий, в религиозном рвении ограничился куском ржаного сухаря с солью под компот — греческий принц такую диету поддержал — а я впал в грех чревоугодия и полакомился кашей без масла под кислую капусту с теми же ржаными сухарями.
— Как есть принес! — считав, улыбнулся камердинер. — Велите подать?
— Подавай! — я временно отложил бумаги на край стола.
Камердинер сходил до двери и вернулся с лакеем Петькой — я с ним успел заново познакомиться, когда он надраивал каюту до блеска. В руках лакея обнаружился поднос с накрытыми салфеткой приборами и двумя позолоченными мармитами. Завершал композицию графинчик компота — его я пил за обедом и остался доволен.
— Тефтели рыбные, — открыл первую крышку Андреич. — Картофель запеченный, — открыл вторую.
Не так уж и грешно!
— Удружили, братцы! — от всей души похвалил я и принялся за дело.
Хорошо, когда есть по-настоящему преданные слуги!
Перекусив, я доверил Петьке унести посуду и спросил довольного тем, что принц хорошо покушал Андреича:
— Сколько у меня денег?
— Мимо меня ни копейки не проплывет, Ваше Высочество, — заверил он.
— Сколько? — нахмурился я на него.
Поежившись, мужик ответил:
— Сорок три тысячи девятьсот двадцать четыре рубля и восемьдесят три копейки.
— Это с собой? — предположил я.
Я же не нищий.
— Походная казна, — покивал он.
— А вообще?
— Деньгами — три миллиона семьсот две тысячи сто пять рублей с девятью копеечками.
— Земель много? Доход с них есть?
— Владений у Вашего Высочества много, — подтвердил Андреич. — Доходы велики.
— Насколько велики?
— Всяко год от года бывает, — развел руками камердинер. — Тысяч шестьсот.
С таким стартовым капиталом начинать большие дела одно удовольствие!
— Сколько рублей стоит слон? — спросил я.
— Ваше Высочество, слон… — он опасливо пожевал губами.
— Если я попрошу, слона мне подарят и так, — спас я его от необходимости меня отговаривать. — Но ему в Петербурге будет плохо. Точно! — в голову пришла идея. — Ты можешь достать мне списки товаров, которые мы сможем найти за время путешествия с указанием примерных цен здесь и на те же товары в Петербурге и других наших больших городах?
— Ваше Величество, — в этот раз Андреич справился с собой. — Наследнику заниматься купеческими делами невместно-с.
— Я — второй в очереди, — откинувшись на стуле, я сложил руки на груди. — Мой дорогой брат Никки, слава Богу, — перекрестился на «красный угол» — крепок здоровьем, а значит я могу заниматься чем хочу, если это пойдет на пользу Империи моего брата. Неси списки.
— Сей же час, Ваше Высочество, — щелкнув каблуками, камердинер покинул каюту.
Прежде чем искать списки, он пойдет жаловаться на меня Николаю — я в этом совершенно уверен.
Великий пост и плаванье шли своим чередом. Я потихоньку обживался и много времени проводил с камердинером, запоминая ближайшее окружение и даваемые Андреичем, как правило лестные — это же сплошь высшая аристократия! — характеристики на них. Познакомился и с
