понимание Никки не чуждо.
Николай с греком вышли в коридор, оставив меня и двух казаков говорить о жутко скучных и неприличных для человека моего положения вещах.
— Как звать? — спросил я.
— Кирилом нарекли, Ваше Императорское Высочество! — отозвался матрос. — Уваров, Кирил Петрович.
Наследник нас покинул, и мое «высочество» автоматически раздулось до «императорского».
— Сын купеческий?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество!
— Грамотный?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество!
— Почерк красивый?
— Учитель говорили — каллиграфический, Ваше Императорское Высочество!
— Ступай за мной, — решил я и вышел в коридор, попав под залп хохота из глоток обступивших цесаревича матросов.
Радуются Высочайшему вниманию, и дежурный радуется больше всех — заступился Николай, значит, не дал в обиду.
— Пойду с толковым малым поговорю, — поделился я новостями с Николаем.
Писарей на корабле хоть отбавляй, но у меня личного нет — со своей корреспонденцией Георгий разбирался сам, благо ее не много. Вот у Николая — там да, целая походная канцелярия.
— Веселись, — пожелал мне Никки, мы с Кирилом (с одной «л» в эти времена пишется) поднялись на нашу палубу, и я повел матроса в каюту под недоуменным — это зачем принцу нижний чин вдруг понадобился? — взглядом казаков охраны.
— Садись, — указал я мнущемуся матросу на стул для посетителей и занял свой.
Он уселся, снял с головы бескозырку и принялся нервно мять ее в руках.
— Расскажи, как купеческий сын попал на флот, — попросил я.
— Разорился батюшка мой, Ваше Императорское Высочество, — поведал матрос. — Не выдержал-с, грех на душу взял — пить начал сильно и по зиме замерз под забором. Мамка от горя в монастырь под Угличем ушла-с, сестер родня уральская забрала, а мне деваться некуда было — пошел в матросы.
Бедолага.
— А чего в матросы? — спросил я.
— Служить в Императорском флоте — высшая честь, которой может удостоиться подданный его Императорского Величества, Ваше Императорское Высочество! — откупился он заготовкой.
Не врет, а уходит от ответа — это полезный навык.
— Безусловно, — покивал я. — Но я спрашивал о другом.
— Дело хочу отцовское возродить, Ваше Императорское Высочество, — ответил он. — Стыдно-то как: и дед мой в купеческих делах исправен был, и прадед. Батя тож не плошал, в строгости дела вел. А я что, предков своих недостоин?
Разговаривает для матроса очень грамотно и «по-штатскому» — ну так образованный, я три четверти команды вообще с трудом понимаю, там жуткая смесь терминологии, жаргона и просторечия.
— А чего батя разорился, раз «не плошал»?
Матрос отвел глаза:
— То дело давнее, Ваше Императорское Высочество.
— От Великого князя таиться грешно, — пожурил я его.
— Виноват, Ваше Императорское Высочество! — подскочил он.
— Сядь. Рассказывай.
— Разорили батю, Ваше Высочество, — как в омут головой бросился купеческий сын. — Хозяйство-то у нас справное было: гостиница, лавка скобяная, да бакалея. Сначала гостиницу по миру пустили: извозчиков подкупали да стращали — говори, мол, приезжим, что у Уваровых мест нету. А гостиница славная была, кто приезжал один раз, в других ни в жизнь не останавливался!
Все теории о прелестях рыночной экономики разбиваются о человеческий фактор — внерыночные методы конкуренции манят своей эффективностью и дешевизной, и подавить их полностью даже самая мощная административная система не может. Но по-другому все равно не получается, вон в СССР пытались, и какой итог?
— Так, — кивнул я. — Дальше?
— Дальше скобяные лавки по всему городу цены ниже батиных держать стали, — продолжил он делиться грустью. — Он — в гильдию, спросить как так вышло, а ему в ответ — продавай-ка ты лавки да гостиницы нам, Петр, да живи спокойно. Желательно — за Уралом.
— Сговорились? — догадался я.
— Как есть сговорились, Ваше Высочество.
А механизмы защиты от картельного сговора (которые и в мои-то времена сбоили) в Империи вообще существуют?
— Продал?
— Какой там продал, — отмахнулся Кирил. — Этим — и продавать? Три года батя барахтался — я тогда уже смышленый был, помогал во всем. Сначала гостиницу закрыли, думали — временно. Работники плакали — они чай всю жизнь у нас проработали, куда пойдут? Потом за лавки бились, цену пытались держать, с кузнецами да мануфактурами из других губерний договаривались, чтобы, значит, подешевле товар привозили. Но кто дешевле повезет, если и подороже с руками отхватят?
— А что за город? — спросил я.
— Управу на Гильдию сыщите? — обрадовался Кирил. — Кострома, Ваше Императорское Высочество. Там голова городской, собака… — он осекся и замолчал, виновато посмотрев на меня.
— Собакой городского главу называть нехорошо, — согласился я. — Продолжай.
— Деньги у гильдии берет! — открыл страшную тайну матрос.
— Каков подлец! — крякнул я, даже не пытаясь изображать удивление. — Когда домой вернемся, я поспрашиваю про Кострому кого следует. Может и сам туда наведаюсь, посмотрю.
— Век за вас Бога молить буду! — доселе хорошо державшийся Кирил рухнул со стула на колени и бросился целовать мне сапоги.
Отчасти понимаю большевиков — так себя вести человек не должен, но он же признательность выражает, а не из раболепия.
— Встань! Не люблю. За государя нашего молись, — перенаправил я поток благодарности повыше. — Да за Его Императорское Высочество Николая. Садись на место.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — матрос вернулся на стул, и я с удивлением увидел его выступившие слезы.
Купец-то, надо полагать, не молча «тонул», а бегал везде, куда только мог. И к главе городскому, и явно не с пустыми руками. Просто с другой стороны занесли больше, а несправедливость — штука сильная, и купеческого сына она грызла много лет, как и его родителей. Не от разорения купец Петр спился, от обиды на Систему, которая не смогла его защитить. Ладно, обещал, значит действительно «поспрашиваю», может и появится на рудниках Империи новый каторжанин. Но это если Кирил докажет свою для меня полезность, нафиг мне на левых людей личный ресурс тратить? Я что, вручную законность и порядок на одной шестой части суши поддерживать должен?
Открыв ящик стола, я вынул оттуда бумагу, чернильницу и металлическое перо:
— Показывай каллиграфический почерк.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! — матрос пододвинул себе принадлежности, открыл чернильницу. — Что-с писать?
— Пиши имена тех, кто твоего батю
