class="p1">–– Это как ты посчитал? –– по моим подсчетам выходило девять.
–– Вас трое, я со своим Фролом, пять, двое лейтенантов, семь, Лонгин, Ванча и Леонов, он сверх своего десятка, –– капитан насчитал десять. –– Теперь по вооружению. Двести ружей и восемьдесят винтовок. Ну ружей чуть больше. Гранаты, но они еще не испытаны. Яков Иванович конечно их испытывал, –– про Якова капитан сказал с раздражением. –– Я, ваша светлость, поругался с ним. Надо ему запретить проводить такие испытания. Он один у нас такой.
Ерофей пристально посмотрел на меня, я прочитал в его взгляде: «И вам тоже не надо участвовать в боях».
На этом наш военный совет был прерван громогласным криком:
–– Где князь? –– распахнулась дверь, ворвавшегося, я даже не успел разглядеть.
–– Сын, ваша светлость, Мария Леонтьевна родила.
С такой скоростью по нашей долине наверное еще никто не ездил, на сменных лошадях я через три часа был в Усинске. Счастье впервые обретенного отцовства просто захлестнуло меня. Машенька ждала меня, очень похудевшая, осунувшаяся, с синяками под глазами, она кормила мальчика, когда я примчался к ней.
До утра я не отходил от жены и сына. Но утром Машенька с трудом сдерживая слезы сама сказала мне о делах.
–– Гришенька, я не хочу с тобой расставаться даже на секундочку. Но тебе пора, не забывай, я светлейшая княгиня, и в курсе всех дел. И не задавай мне никогда вопросов, откуда я все знаю.
В мое отсутствие Ерофей приказал всем гвардейским десяткам форсированным маршем выдвинуться в Семиозерки, Якову снарядить караван с патронами и гранатами, В Усть-Усе осталась Ксения Леонова с пятью ружьями, на Мирском перевале Леонтий послал пятерых мужиков с Усинска, Гагуль решили охранять силами шахтеров, Медвежий перевал –– Илья Михайлов с мужиками Железногорска. Пушки решили не использовать, Петр Сергеевич заявил, что стволы не выдержат стрельбу пироксилином.
К сожалению мы понесли неожиданную потерю, временную, но потерю. Мерген охотясь на марала был ранен матерым самцом и лежал раненый в Железногорске. Я дважды осматривал его и надеялся на его скорейшее выздоровление.
Через пять дней мы сосредоточились в Семиозерках и на Медвежьем перевале. Ольчей собрал сотню кавалеристов вооруженных луками, копьями и саблями. Своих сабель ему не хватило и мы помогли чем могли, но как раз этого хватило. У нас саблями оказались вооружены я, офицеры, три десятка старой гвардии, так мы стали называть первые гвардейские десятки и тувинцы.
23 мая мы выступили в поход. Буквально за час до выступления примчался вооруженный до зубов Ванча. Его появление подняло мое настроение до небес, алтаец сразу положил глаз на Доруг-оол с сыновьями. Сказать, что я ничего не имел против, значить ничего не сказать.
Панкрат выступил на три дня раньше. Просигналив нам первым вечером, дальше он пошел, соблюдая маскировку. Мы рассчитали, что на исходные позиции будем выдвигаться пять суток, а Панкрат неделю. К концу первого дня мы всей армией были на южной границе владений Ольчея.
Там нас ждал сюрприз по имени Тегюй-оол. Известия принесенные им были для нас благоприятными, нападение на их кочевье не понравилось тувинцам-маадам и они решили даже частично встать на нашу сторону, помогая нашим разведчикам. И еще меня порадовало их решение «раскурить трубку мира» с Ольчеем. Заканчивая разговор, старик хитро посмотрев на меня и в лоб спросил:
–– Господин князь, отдаст нам спорные южные пастбища?
Я просто растерялся от такого прямого вопроса. Медвежий угол начинает расширяться, причем за счет оттяпывания земель у государства, которое может выставить миллионную армию. Но назвавшись груздем, будьте любезны в кузов. И не моргнув глазом, я изрек:
–– Да, но при одном условии, вы будете мне верными союзниками.
Ванча быстро нашел общий язык со своими новыми подчиненными. На Доруге все зажило буквально за три дня, он готовил отвары каких-то своих трав и через несколько дней был полон сил.
Лонгин взял нашего алтайца под свое крыло и ушел в разведпоиск. К исходу четвертых суток мы вышли к горе Хай-Бар и сосредоточились в лесу на её склонах. На северном склоне горы трое докторов во главе Оосипом развернули госпитальную юрту. Ближе к ночи вернулись разведчики и доложили, противник выходит на южный берег Уюка и становиться лагерем. Но это я и сам видел в сереотрубу, а вот другое известие было просто потрясающим: Ванча с сыном Доруг-оола скрытно переправились через Уюк и нашли лейтенанта Рыжова.
Панкрат со своими гвардейцами сосредоточился с лесу на склонах какого-то холма в нескольким сотнях метров от лагеря врагов. Вместе с Панкратом Ванча убедился, что наши враги во второй половине дня вышли к Уюку и начали готовиться к переправе. Сам Уюк был даже не рекой, а речкой и форсировать его можно было на раз-два, но плотно заросшие болота по берегам, с многочисленными озерцами и остатками весеннего половодья представляли достаточно серьезную проблему. Командир противника явно был не дурак и решил форсировать реку всеми своими силами. В стереотрубу мы насчитали около трех сотен воинов, вооруженных луками, копьями и саблями. Ружей мы не увидели.
Стрелять из луков тувинцы умеют в совершенстве, поэтому мы решили, что триста метров это минимальная дистанция, на какую мы можем их подпустить. А огонь открыть с дистанции пятьсот метров, сначала из винтовок, а затем и из ружей.
Командирами ночных дозоров пошли Лонгин, Ванча и Ермил. Ночь прошла спокойно, противник жег костры, не подозревая о нашем присутствии. Мы же стоически переносили тяготы и лишения воинской службы, наши лошади остались в глубоком тылу вместе с воинами Ольчея, он в конном строю по сигналу должен будет выдвинуться на свою позицию.
На рассвете наши десятки скрытно, местами ползком начали выдвигаться на заранее обозначенные разведкой огневые позиции, от них до кромки болот было от трех до двухсот метров. Чтобы бумажные патроны не намокли, каждый десяток получил от Якова по две специальные прорезиненные сумки. Туман, поднимающийся от реки, помог нашей маскировке. Я, несмотря на возражения капитана, был в стрелковой цепи. Наши дозоры начали отходить к стрелкам, Ванча со своим напарником вышел на меня, что меня откровенно порадовало. Страха не было, лишь холодок волнения. Солнце взошло стремительно, по крайней мере мне так показалось. Наступило 27 мая.
Противник не спешил выступать, хотя я видел с трубу как они плотно подтягивались к реке. Лишь когда солнце высушило утреннюю росу, вражеские сумоны тремя колоннами
