class="p1">Его тёмные глаза сверкнули мгновенной яростью и тут же погасли.
— Как обманул? — глухо спросил Трифон.
— Я не отправлял подарок почтой, а сам отвёз его в Ленинград. И попросил Катю ничего тебе не говорить.
— Ты видел Алёшку?!
— Видел, — кивнул я. — Вот такой пацан! Ростом почти мне по грудь. Всё спрашивал про отца. А твоя жена накормила меня обедом. Она ни о чём не спрашивала. Но знаешь что?
Трифон молча впился в меня взглядом.
— Они так и живут вдвоём.
Трифон опустил голову и долго стоял молча. Потом повернулся к двери.
— Ладно! Пойдём чай пить. Да и человек не зря же в такую даль ехал.
У самой двери он снова остановился.
— Спасибо, Андрей!
— Хочешь попробовать, батя?
Я протянул отцу ключи от машины.
Серёжка обиженно покосился на меня.
— А я?
— Стрелка от часов «Заря», — строго буркнул отец. — Андрюха, ты что — пацана за руль пускаешь?
— Да какой он пацан? — примирительно сказал я. — Пятнадцатый год. Ты меня во сколько лет водить учил?
— Тогда время другое было, — недовольно ответил отец. — Машина казённая. А вдруг он не справится с управлением? Как отвечать будешь?
Серёга окончательно надул губы.
Я подмигнул ему — мол, не будем спорить, а потом сделаем по-своему.
— Давай, батя! Поехали.
Отец уселся за руль.
— Ну, попробуем — что за вездеход такой! Это что за рычаг? Пониженная?
— Ага. А здесь — блокировка дифференциалов. Если уж совсем в грязь залезешь — здорово помогает.
— Не учи отца. Я всю жизнь за рулём. На таких машинах ездил, каких ты и не видал. В грязь забраться — много ума не надо. Выбраться потом сложно. А чего передачи не в ту сторону включаются?
Отец недоверчиво подёргал рычаг.
— Ну, поехали!
Я с удовольствием глазел в окно. Когда ещё выпадет вот так проехать пассажиром? С детства не приходилось.
Про себя улыбнулся таким мыслям. Как, всё-таки, незаметно меняется человек. Когда пацаном был — хлебом не корми, только пусти за руль! Ну, и накрутил баранку вдоволь за прошлую жизнь. Так что теперь отдыхать на пассажирском сиденье — за счастье.
Мы проехали вдоль полудикого парка, у которого даже названия не было. Сюда мы с ребятами бегали весной за берёзовым соком. Надрежешь перочинным ножом кору, вставишь соломинку или согнутую желобком жестяную крышку от консервов — и подставляй литровую банку. Мутноватый сок капает, банка медленно наполняется. А ты сидишь и глотаешь слюнки — ждёшь, пока наберётся хоть на пару глотков.
Часто мы оставляли банки на ночь — прятали их в траве у самого ствола, чтобы чужие мальчишки не заметили.
Приходишь утром — а банка уже полная, и на поверхности копошатся муравьи-сладкоежки. Осторожно выберешь их пальцем, а потом пьёшь холодный сладкий сок. Вот оно, счастье!
Но берёзовый сок — это весенняя забава. А сейчас осень, берёзы в парке пожелтели, а мы едем к бабушке копать картошку.
Машина выехала к реке, повернула направо, под железнодорожный мост. У моста три фермы — две полукруглые, а одна — прямая. В войну немцы бомбили мост и обрушили пролёт. Тогда при ремонте и поставили прямую ферму взамен полукруглой.
Это уже пригород. Частная застройка. Где-то справа — железная дорога на Новгород. Вдоль неё улица, на которой стоят одинаковые домики из оштукатуренных шлакоблоков, в которых живут железнодорожные работники.
В одном из таких домиков жили мамины родители. Там-то и были задорный пёс Полкан, и машинка, которую я катал по полу.
Теперь в этом доме живут совсем другие люди. Так бывает, что уж тут поделать.
А мы едем мимо гидроэлектростанции, которая своей плотиной перегородила реку на всю ширину. Сейчас плотина закрыта — уровень воды в реке невысок. На почерневших от времени бетонных сливах растёт ярко-зелёный мох.
Под самой плотиной стоят рыбаки с удочками и донками. Вообще-то, ближе пятисот метров от плотины рыбу ловить нельзя — запретная зона. Иногда приезжает рыбнадзор на моторке, и тогда рыбаки разбегаются, кто куда.
А что поделать, если у плотины клюёт лучше? Рыба поднимается вверх по течению, упирается в плотину и остаётся в омуте. Здесь, в заводи хорошо ловится подлещик и окунь, а на блесну берёт крупный судак.
Если выехать на лодке подальше, туда, где стремительно течёт тугая струя с водосброса — можно поймать сильную прогонистую сырть или плоскую чехонь, которая похожа на сверкающее сабельное лезвие.
Плотина построена чуть ниже когда-то знаменитых Волховских порогов. Сейчас о них никто уже и не помнит, а многие сотни лет они изрядно портили кровь купцам, которые везли свои товары по Волхову.
Огромные камни, торчавшие из воды, в клочья рвали течение, взбивали шапки грязной желтоватой пены. Зазевайся лоцман — корабль налетит боком на камни, острые выступы пробьют борт, а быстрое течение довершит катастрофу.
Возле порогов даже стояла деревня, жители которой только тем и занимались, что за плату проводили торговые корабли через пороги. И зарабатывали столько, что им даже хлеб сеять было не нужно — покупали зерно у соседей.
После постройки плотины пороги скрылись глубоко под водой. Теперь грозные камни мирно лежат на дне реки, а над ними спокойно идут корабли.
И железнодорожный мост, и плотину спроектировал инженер Генрих Осипович Графтио. Он же руководил строительством. Через дорогу от плотины стоит дом, в котором жил и работал Генрих Осипович. Дом деревянный, в два этажа, с эркерами и балконами. Он немного похож на теремок из русских сказок.
Наверное, этот дом Графтио тоже придумал сам.
За плотиной река разливается чуть ли не вдвое. Глубина здесь — метров двадцать, если не больше. Не всякий якорь достанет до дна.
В этой тёмной глубине водятся огромные двухметровые сомы. Одного из них отец как-то вытащил на донку. Помогла чуть ли не миллиметровая леска и клееный бамбуковый спиннинг советского производства.
Я киваю отцу.
— Помнишь сома, батя?
Конечно, он помнит. У него даже фотография есть. На ней отец двумя руками держит сома за жабры на уровне головы, а длинный рыбий хвост волочится по траве. Хотя нет, эта фотография сделана позже. Именно после того случая отец и увлёкся ловлей сомов.
Рыбалка на сома — это отдельная история.
Сначала надо наловить лягушек. Их ловят ночью, в поле. С собой вместо сумки берут детские колготки —
