«Творцы» полезли изо всех щелей при Александре Втором. Александр Третий совсем немного затянул гайки – и, о чудо, они почти мгновенно попрятались. Стоило только сесть на трон Николаю – творческая интеллигенция с радостным визгом и утроенными за время вынужденного безделья силами вновь ринулась обгаживать все подряд, лишь бы объект имел хоть самое отдаленное отношение к русской государственности.
Когда на престол взошел Гоша, а из-за его спины начал все чаще выглядывать сатрап и душитель всех и всяческих свобод Найденов, описываемая часть творческой интеллигенции быстро сообразила, что избежать общественно-полезного труда на алмазных котлованах Вилюя можно всего двумя путями. Или в коленопреклоненной позе скромно пристроиться позади власти, но такое ответственное дело мы с Гошей кому попало не доверяли – смотри выше. Или закрыть дома окна, двери, залезть под одеяло и только там, обмирая от ужаса перед своим героизмом, шепотом прокричать два-три проклятия кровавому режиму. Но не увлекаться, а то вдруг из домашних кто услышит? Донесут ведь, сволочи.
При Сталине происходило в общем-то же самое, но с одним отличием – поле выбора у него было гораздо уже. Все-таки после Гражданской войны с хоть как-то образованными людьми стало не очень хорошо. И он вынужден был использовать всех. Так сам и сказал: «Других писателей у меня нет».
Вот, значит, именно из соображений направить разрушительную энергию интеллигенции в созидательное русло и были организованы творческие союзы. Им выделялись какие-то материальные блага – оклады, спецпайки, дачи, даже автомобили, – правда, в мизерных количествах. Но все это выделялось на союз, а уж внутри него творцы должны были разбираться сами. И теперь они могли безбоязненно реализовать себя в интригах, подсиживании, кляузах, доносах друг на друга и так далее.
Однако время показало, что у данной системы есть и определенные недостатки. В частности, в столь насыщенной обстановке многим элементарно не хватало времени для творчества. Фадеев, например, за всю свою жизнь написал всего три с половиной романа, да и то без отвращения можно было читать только первые два. Алексей Толстой тоже не слишком часто радовал читателей новинками, но этот хоть сумел обойтись без катастрофического падения качества своих опусов.
Гораздо более серьезный недостаток проявился в перестройку. Сталина над ними уже не было, врать и клеветать на свою страну можно было безбоязненно, но теперь они могли делать организованно, отчего эффективность их гнусного труда заметно повысилась. В надежде, что благодарный Запад завалит их гонорарами, как у Стивена Кинга или Артура Хейли. Или, учитывая важность стоящей перед ними задачи – подготовить почву для развала Союза, – даже выше.
Разумеется, помянутый Запад их кинул – хоть сколько-нибудь заметного материального успеха не добился никто, даже общеизвестный лауреат Нобелевской премии. Однако навредили они немало. Но что характерно, люди действительно талантливые ни при Николае, ни в перестройку в безобразиях практически не участвовали.
Так вот, у нас творцы со способностями от умеренных до весьма умеренных по мере надобности объединялись не в союзы, а в тематические бригады, и к распределению благ их никто, разумеется, не допускал – все шло сверху. Ибо, как сказал один поэт, «на свете нет печальнее базара, чем хай творцов на темы гонорара».
Поэтами и художниками у нас занималась Маша. Писателями широкого профиля – Мари и Гоша. Пишущие для детей и юношества находились под моим, так сказать, покровительством. За киношников отвечала Танечка. А работающими на экспорт, в основном в англоязычные страны, руководил Боря Фишман. Причем, что интересно, его бригада была самой малочисленной, но по объему выпускаемой продукции в разы превосходила все остальные, вместе взятые.
Ну а те, кому было что сказать, да еще и с талантом, работали индивидуально.
Так вот, после очередного планового визита в Москву, на авиазавод и АРН, я, как всегда, ненадолго залетел и в Георгиевск. Где собирался в числе прочего повидаться с Борей, узнать, как у нас обстоят дела с новинками электроники, а ближе к вечеру употребить с ним по стопке фишмановки, в процессе чего поделиться информацией про остров Пасхи и явления вокруг него. Знакомиться с творчеством Бориных подшефных я не планировал, но судьба распорядилась немного иначе.
В приемной были явственно слышны голоса, доносившиеся из кабинета. Странно, ведь я уже обращал внимание на плохую звукоизоляцию этого помещения и велел ее улучшить. Потом какой-то кандидат в комиссары проверил и письменно подтвердил, что теперь все в порядке. Неужели наврал?
Оказалось, что нет. На сей раз утечка звуков носила явно рукотворный характер, то есть дверь в кабинет была открыта. Не то чтобы настежь, но все же довольно основательно.
– Подслушиваете? – шепотом спросил я у секретаря, кивнув на дверь.
– Вынужден, – со вздохом ответствовал молодой человек. – Его высокопревосходительство открыл у себя окно и велел держать дверь в таком положении, чтобы хоть какой сквозняк образовался. У него же сейчас писатели, а они кто пьян, кто с похмелья, и ни один мыться не любит.
– Может, господам просто времени не хватает, творческие же люди. Помочь им не пробовали?
– Без толку, – снова вздохнул секретарь. – Как-то раз Борис Иосифович в сердцах приказал принудительно вымыть двоих самых отъявленных, так они, бедолаги, долго после этого не могли родить ни одной приличной строчки.
– Что, самовыражались исключительно матом?
– Если бы! Нет, писали настолько пресно, что никто вообще больше двух страниц не мог прочесть без зевоты. Только месяца через полтора эти щелкоперы как-то оклемались. Борис Иосифович плюнул и заказал смонтировать в кабинете вытяжку, а пока она не готова, так обходится.
Ну раз мой друг сам велел открыть дверь, то я счел возможным прислушаться.
– Чему я вас учил, господа? Чему? Вдохновение – это такая вещь, которая у всякого может вдруг взять и кончиться, – доносился из кабинета страстный монолог Бори. – И если оно таки временно ушло, то надо просто долить. Воды в текст, а не водки за воротник! Но ведь с умом же надо доливать, а не как вы! Ну куда это годится, если первые сто страниц идет вполне приличная писанина, а потом до самого эпилога сплошная вода, причем любому ясно, что она налита исключительно для увеличения объема. Что? Эпилог ничуть не лучше, просто там вместо воды сопли. В середину доливать надо! Причем не все в одно место, а тут капельку, там ложечку… произведение от правильного долива только выиграет! Вашему читателю не нужны сильные, то есть концентрированные эмоции героев, он просто не знает, что это такое. Поэтому разбавлять все равно придется, а у вас заодно еще и объем дойдет до требуемого. Учитесь у Плешакова! Почему у него мне никогда ничего не приходится править?
