в мою сторону. И то хорошо. Эх, жаль пацана все-таки… Как его жизнь потом сложится? Получится ли у него такого до конца войны дожить?
Я усадил Фиму на свое «ложе», вручил ему карандаш и лист бумаги, а сам приготовился задремать. Но не успел.
Потому что снизу раздался отчаянный крик Златы. Я вскочил и бросился вниз. Рванул дверь, готовый выломать ее в случае чего. Замер на пороге.
Рядом с кроватью стояла, зажав рот руками, Злата. Глаза широко распахнуты, но смотрит она не на меня. А на скрючившегося в углу голого парня. Он сжался в комок, вращал дикими глазами и размахивал перед собой правой рукой с растопыренными пальцами. Я даже не сразу признал его в таком виде.
— Он уже пришел какой-то дерганный, — под топот ног снаружи дома шепотом рассказывала Злата, кивая в сторону растерявшего всю свою спесь «отличника» — Клауса фон Мансфельда. — Оглядывался на тени в углах, бормотал что-то иногда. Я предложила сначала попить чаю.
Слово «чай» она выделила голосом. И губы ее сложились в ехидную улыбочку.
— Но в чай я добавила той штуки… Ну, которую ты мне оставил, — она снова хихикнула. — После твоего рассказа о его выступлении, очень хотелось посмотреть, как это работает. Он начал срывать с себя одежду, пуговицы по комнате разлетелись, а потом давай орать что-то про волков, чтобы я немедленно бежала за подмогой, потому что они наступают… А я услышала патрульных рядом с домом и закричала.
По лестнице уже грохотали тяжелые шаги и слышалась эстонская речь. Злата замолчала, распахнула халатик поживописнее, чтобы все ее прелести было получше видно и сделала испуганное лицо.
— Что это тут? — с сильным акцентом спросил главный из трех карателей. — Почему в непристойном виде?
— Господин полицай, он кажется сошел с ума… — пролепетала Злата испуганным тоном.
— Какое мне дело до твоих шашней, русская шлюха? — рыкнул полицай нависая над девушкой. Двое других топтались в дверях, скорчив презрительные рожи, но пялились при этом на сиськи Златы, естественно. Я и сам бы, честно говоря, на них с удовольствием бы пялился.
— Эй ты, убогий! — рявкнул эстонец в сторону «отличника». — А ну встать! Что ты тут устроил, урод?
Он грубо схватил «отличника» за правую руку, которой тот все еще отрешенно размахивал, и дернул.
— Осторожнее! — предостерегающе вскрикнула Злата. Кажется, она намеренно замешкалась, чтобы дать эстонским карателям чуток накосячить. «Отличник» не удержал равновесие, рухнул вперед, стукнувшись лбом об угол кровати.
— Ты еще будешь мне указывать, шлюха? — ощерися на нее полицай. В этот момент пришедший в себя фон Мансфельд одним прыжком поднялся на ноги и гордо выпрямил спину. Явив всем присутствующим на обозрение свое «хозяйство» в полной боевой готовности.
— Молчать! — рявкнул он, брызнув слюной в сторону полицая. Взгляд его как будто прояснился, он зафиксировал его на знаках отличия, потом перевел глаза на испуганную Злату, потом снова вернулся к полицаю. Меня он взглядом не удостоил. Из его рассеченной брови сочилась кровь. Набухшая капля уже почти залила правый глаз.
— Молчать! — снова повоторил он. — Что ты себе позволяешь, быдло?!
Тут, кажется, до эстонца начало доходить, что ворох серых тряпок на полу рядом с кроватью — это форма. На которую он сначала не обратил внимания. А зря!
— Герр офицер, — тон его сменился на подобострастный. Но на немецком он говорил еще хуже, чем на русском. — Прошу прощения… Эта шлюха орала и сбить нас с толку. Хотеть мы проводить вас до дома?
— Не смей ко мне прикасаться, свиное рыло! — глаза «отличника» снова остекленели, взгляд вильнул в сторону. — Этот тоже предатель, вижу волчью шерсть на его ушах… Все! Все предатели!
Он оскалился, как хищный зверь, и задержал взгляд на зеркале, стоявшем как раз напротив него. Затем неожиданно замахнулся и засветил полицаю кулаком в ухо. Тот охнул и отшатнулся.
— Увести меня собрались, гады, да? — заорал «отличник», подскакивая на месте, как боксер и размахивая хаотично кулаками. Я чуть оттащил Злату в сторонку, чтобы по ней случайно не прилетело. Почему-то на меня и нее «отличник» внимания вообще не обращал, будто нас здесь не было. — В волчье логово свое утащить, да?! Тогда попробуйте меня взять, попробуйте!
Он снова попытался нанести удар по полицаю, но тот увернулся и что-то заговорил на эстонском. Один из эстонцев, топтавшихся у двери двинул в сторону лестницы.
— Герр гауптштурмфюрер… — полицай разглядел наконец на лежащей кучей форме знаки отличия. — Вы только не волнуйтесь, никто никуда не идти.
Отличник снова забился в свой угол в прежней позе. Только теперь у него лицо было окровавленным, так что выглядел он еще более дико.
— Может тебе уйти к себе? — тихо спросила Злата. — Сейчас ведь они еще кого-то позовут…
— Поздно, меня уже видели, — прошептал я. — Так что досмотрю представление до конца.
Полицаи заняли стратегическую позицию у распахнутой двери комнаты. На лестнице мелькнуло на пару секунд любопытное лицо Марфы, но быстро скрылось. Злата присела на кровать, не потрудившись принять более пристойный вид. Отчего полицаи то и дело поглядывали в ее сторону, роняя слюни. «Отличник» бормотал что-то неразборчивое, сидя в своем углу.
За приоткрытым окном послышалась немецкая речь. Судя по голосам и шагам, там торопливо шло несколько человек. Один задавал требовательные вопросы, а другой пытался отвечать на очень ломаном немецком. Наши полицаи встрепенулись и приободрились. Главный отлип от дверного косяка, поправил воротник и приосанился. Бормочущий в углу «отличник» не отреагировал на голоса никак. Я подумал, что вряд ли это только зелье его привело в такое жалкое состояние. Скорее уж сработало чем-то вроде спускового крючка, потому что он и сам был где-то на грани. Баба Яга его тогда вербанул, он согласился и даже принялся в этом направлении работать. А внутри черепушки забурлил коктейль из пропаганды, дворянской чести, потревоженной совести и еще массы всякого разного. Другой человек схватил бы «приход» разок, потом очухался и принялся бы последствия устранять. А нашего дворянчика перекрыло жестко. И Злата еще добавила. Как сказал бы мой знакомый психиатр, у него типичная манифестация шизофрении. Случилась бы она или нет, если бы мы ему отравы не подкинули — сложно сказать.
Шаги на лестнице, дубль два. В тусклом свете лампы блеснул лысый череп и очки. Надо же! Юрген! Ничего себе, сбегал эстонец за помощью! Хотя, наверное, дело не в нем, а в адресе происшествия. Как бы я поступил на месте этого эстонца в случае неприличной и щекотливой ситуации? Примчался бы в бар, где
