– И что?
– И ничего. Императора ты на днях видел живого и здорового, я тоже перед тобой стою отнюдь не в виде призрака, а трофейную технику из твоего мира наши оружейники изучают. И мы отобьёмся.
– Так что же мы теперь должны делать по-твоему? – несколько растерянно спросил Президент, выслушав Мятлева. Он ещё больше, чем генерал, был не готов безоговорочно воспринять грубые реалии жизни. Для него тоже подобные вещи или казались «делами давно минувших дней», или имели право происходить на далёкой периферии – в Ираке, Ливии, Кот-д’Ивуаре, Судане… Никто же не штурмует резиденции президентов и премьер-министров США, Великобритании, даже Италии, не ставит их к стенке. С Чаушеску[60] подобное случилось, так очень давно, почти не в этой жизни. В Латинской Америке и то последние двадцать лет бросили эту привычку.
– Защищаться! Как только (и если – сделал он на всякий случай успокаивающую оговорку), начнётся, мы будем отстреливаться, а ты обратишься к народу и армии. Назовёшь всё своими именами и, как Верховный Главнокомандующий, прикажешь армии, внутренним войскам, всем добровольцам из гражданских занять Москву, блокировать, как учил великий вождь, вокзалы, мосты, почту и телеграф, центры управления мятежников… – Мятлев вдруг почувствовал себя Бонапартом, приводящим к покорности термидорианский Париж.
– И как же я обращусь? – уцепился Президент за частность, уж очень не хотелось целиком и полностью принимать новую реальность, перечёркивающую всю прожитую жизнь и особенно последние годы, не всегда безмятежные, но так или иначе понятные, – по телефону, что ли?
– Ты забыл, что с нами человек оттуда? Как он в твоём телевизоре появился, так и ты сможешь.
– А чем защищаться? Пистолетами и коллекционными ружьями втроём против спецназа? Дворец Амина чуть не гвардейский батальон охранял, а наши его за час взяли…
Воспоминание о мутной истории с устранением куда более легитимного лидера революционного Афганистана, чем Бабрак Кармаль, оптимизма Президенту не прибавило.
– Во-первых, ты что, только меня и Анатолия считаешь? Нас уже не трое, а семеро, «великолепная семёрка», если ещё помнишь. Двое друзей полковника Ляхова – высококлассные профессионалы и прекрасно вооружены. Спустимся – познакомишься. Ну ещё и девушка, тоже не с пустыми руками, подготовленная лучше любого нашего «альфовца». Офицер личной гвардии Императора Олега.
При упоминании этого имени Президент досадливо поморщился.
– Если авиация нас вакуумными бомбами не приласкает, – подвёл итог Мятлев, – до подхода серьёзной помощи продержимся. Гарантирую!
На столе вновь зазвонил телефон прямой кремлёвской связи.
Мятлев взял трубку раньше, чем до неё дотянулся Президент.
– Слушаю! – ответил он, одновременно включая громкоговоритель.
– Это не вы? – назвал имя-отчество Президента незнакомый, резкий и уверенный голос.
– Нет, не он, это генерал Мятлев, начальник временной Ставки главковерха, – на ходу придумал себе должность генерал. Краем сознания подумал, что вот так настоящие дела и делаются. Назвал себя Первым консулом[61], пока другие бессмысленно суетились, как слепые котята, – так им и будешь! И он после победы на меньшую по статусу должность не согласится, как бы она ни называлась «в гражданском варианте». Хватит псевдодемократий, наигрались!
– Ух, как страшно, – донесла мембрана жирноватый, очень неприятный смешок. – А что командовать тебе, «начальник», больше некем – в курсе?
Мятлев зажал микрофон рукой, свистящим шёпотом приказал Президенту:
– Высунься на площадку, крикни Герту! Быстро, быстро, некогда раздумывать…
Снова включился в телефонный разговор:
– В курсе. За это кое-кому гарантированная «вышка», мы с «гуманизмом» с сего момента завязали! – Ему надо было тянуть время, вывести собеседника из себя, а то и запугать, сколь бы слабо ни выглядели со стороны его шансы.
Человек на той стороне снова рассмеялся. Ситуация его явно веселила. И он тоже не прочь был поддержать игру генерала, по другим, естественно, причинам.
– Ну-ну! Грозилась синица море поджечь…
Мятлев прокручивал в голове все голоса, которые когда-либо слышал, словно капитан-смершевец из «Августа сорок четвёртого» приметы немецкого диверсанта, и не мог никого подходящего вспомнить.
– Так что, позовешь «хозяина», или он и дальше голову в песок прятать намерен?
– У него сейчас дела поважнее есть, чем с таким дерьмом разговаривать. Ультиматум предъявлять собрался? Давай! Я уполномочен выслушать и принять решение. Твои условия?
В кабинет влетела Герта, остановилась в двух шагах с горящими от азарта глазами. На плече у неё стволом вниз висел автомат, не здешний «АК», а свой, штатный для спецгрупп «печенегов» «ППСШ», на основе обычного «ППС».
С этими конструкциями получилась крайне интересная история особенно для специалистов по развитию параллельных цивилизаций (если бы такие были). В своё время Шульгин, просто из интереса, глубоко модернизировал отечественный «ППС-43» для использования в реальности Югороссии-20, исходя из того, что патронов «маузер/ТТ» в том мире было сколько угодно в отличие от промежуточных патронов 7,62х39. И вдруг после контакта с Россией Секонда оказалось, что у них тот же Судаев (поскольку родился в 1912 г.) создал свой автомат, один в один по устройству и внешнему виду, только не в сорок третьем, а в пятидесятом году, в ответ на немецкий «МП-49». Правда, как и у нас, в крупную серию он не пошёл, армию вполне устраивали «ППД-45» и «ШКДШ[62] – 49», отдалённо похожий на немецкий же «шмайсер-47» и исполненный под единый патрон ТАОС «ПАР-48 лонг». Однако танкисты, десантники, артиллеристы, внутренние войска и другие спецподразделения с удовольствием использовали «ППС». Оттого, когда Секонд предъявил Чекменёву и Тарханову шульгинскую самоделку, её охотно приняли на вооружение императорской гвардии и прежде всего «печенегов». Запустить этот вариант в мелкую серию на ТОЗе, имея «ноу хау», не составило труда. Экспертами «ППСШ» был признан лучшим пистолетом-пулемётом в мире, идеальным для боя на коротких дистанциях и в закрытых помещениях.
– Я слушаю, Леонид Ефимович! – звонко доложила девушка.
Мятлев пальцем указал на её карман с блок-универсалом, на телефонную трубку, сделал движение, будто прикладывает портсигар к уху. Блок-универсал без наводки Шара не мог определить и показать собеседника с другого конца провода, но сам разговор записать, определить номер телефона и место его установки с точностью до расположения распределительного щита – свободно. Для начала этого достаточно, а выяснив это, тут же можно передать данные Вяземской в машину, она сделает остальное.
