Дверь открылась, и в нее, согнувшись в три погибели, вошел не давешний парень, а толмач. Сайлас воспринял это как благоприятный знак, хотя и насторожился.
— Пошли, — коверкая язык, сказал вошедший. — Воевода хочет говорить с тобой.
Они вышли на двор, и лорду пришлось остановиться и простоять несколько мгновений с закрытыми глазами, яркий свет после тьмы погреба буквально ослепил его. Толмач покорно ждал, пока Бонсайт придет в себя, но один из стражников нетерпеливо подтолкнул лорда в спину.
Поднявшись по широкой каменной лестнице, Сайлас в сопровождении стражи и толмача очутился в прохладном полутемном помещении. Очередная смена света и тени привела к тому, что он опять почти ослеп. Он чувствовал, что они поднимаются по лестнице и проходят по длинному коридору. Сайлас немного освоился с освещением, только когда они достигли конечной цели своего путешествия. Он находился в большой богато убранной зале. Вдоль стен стояли деревянные лавки и сундуки. На них сидели богато и тепло, несмотря на жаркую погоду, одетые бородатые люди. На широких подоконниках, покрытых парчовыми и бархатными тканями, были расставлены золотая и серебряная посуда, драгоценные безделушки и прочая дребедень. За столом, уставленным блюдами с разнообразными кушаньями, восседал сам воевода. Несмотря на свой страх и нервное напряжение, Сайлас почувствовал, что у него забурчало в животе. Он уже и не помнил, когда последний раз ел. А уж если иметь в виду нормальный завтрак или обед — так и вообще.
Воевода хмуро посмотрел на лорда, продолжая что-то методично пережевывать.
— Ну что, мил человек, не надумал правду рассказать? — спросил он, проглотив кусок. — Я думаю, что судьба твоего земляка должна была тебя чему-нибудь научить.
Толмач затараторил, переводя.
— Мне нечего сказать, кроме того, что я уже говорил, — сглатывая слюну, отозвался Сайлас. — Я говорил правду.
Воевода, выслушав перевод, потемнел лицом, но, сдержавшись, сказал:
— Что ж стоишь? Садись за стол, откушай со мной, чем Бог послал.
Сайлас хотел отказаться, но подумав, что на сытый желудок и умирать легче, сел на предложенное место. Подскочил расторопный парень и поставил перед лордом тарелку.
— Бери, не стесняйся, — еще более хмуро предложил Шуйский. Этого толмач переводить не стал, а желая выслужиться, сам положил на тарелку Бонсайта кусок жареной птицы. Лорд оглянулся в поисках столовых приборов, но, не обнаружив таковых, начал есть руками.
Воевода наблюдал за ним тяжелым взглядом, было видно, что в голове у него созрела какая-то мысль и он ждет момента, чтобы обрушить ее на своего пленника.
— Ну что, наелся, что ли? — не выдержав, спросил он.
Сайлас послушно ополоснул руки в поданной полоскательнице и приготовился слушать перевод расположившегося у него за спиной переводчика.
— Ты не можешь не знать, что войска презренного Батория расположились почти под самыми стенами нашего города и готовятся напасть день ото дня. Они пожгли и уничтожили множество наших пригородов и сел. Люди голодают, пороха и фуража не хватает. — Воевода уставился в стол и, будто забыв о собеседнике, говорил сам с собой. — Баторий похваляется, что возьмет Псков за один день! С налету! Если падет город, то проклятому прямой путь дальше — в глубь Руси, до самых южных морей! — Шуйский поднял больные глаза на Сайласа. — Если ты скажешь правду о войске Баториевом — я пощажу тебя! Я осыплю тебя золотом и посажу за свой стол, как кровника! Я вижу, ты не простой воин. Я должен знать правду о грозе надвигающейся! Говори, прошу тебя!
Бонсайт посмотрел на воеводу, он не мог даже убедительно солгать, поскольку очень приблизительно знал этот отрезок истории, тем более русской. Лорд мучительно пытался найти выход, но ничего не мог придумать и молчал. Шуйский ждал, но неожиданно вспыхнул, как порох.
— Молчишь, сволочь! — заорал он. — Заговоришь! У меня и не такие говорили! В подвалы его!
Шуйский так хватил кулаком по столу, что один из кубков опрокинулся, и красное вино залило скатерть. Сайласа схватили и вытащили на двор. Перед ним распахнулись окованные железом двери, и лорд очутился в огромном подвале со сводчатыми потолками. В пыточной, то ли по случаю утра, то ли по случаю войны, царила простая, почти будничная обстановка. Жаровни не пылали, пленники не корчились на дыбе, их крики не доносились к небесам. Ворота, клещи, палачи — все отдыхали после тяжелой ночной работы. Пахло потом, кровью и грязью. К ним вышел усталый палач, равнодушно отер руки о заляпанный кровью передник, переговорил о чем-то со стражником, оглядел Сайласа и, ни слова не говоря, ударил его в лицо. «Какой удивительный народ, — успел подумать Бонсайт, падая на грязный пол, — они даже зверствуют без энтузиазма. Пытка для них превратилась в скучную, давно надоевшую работу». Палач не дал ему упасть, подхватив и нанеся новый удар в лицо. Кровь залила лицо Сайласа, забила дыхательные пути, от чего он мучительно закашлялся. Его опять били, а когда он почти потерял сознание, бросили на скользкую от человеческих выделений лавку лицом вниз. Ремни охватили его руки и ноги, а палач, размяв руку в плече, протянул по ладони плетенный ременной кнут. Сайлас, каменея от ужаса, дернулся, но ремни держали крепко. Он увидел мощный замах руки с кнутом, и все вокруг исчезло.
Бонсайт стоял на вершине холма, а перед ним бесконечным ковром расстилались высокие шелковистые травы. Ветер гнул их, наполняя воздух пряными ароматами. Высоко в небе стояло полуденное солнце. «Сейчас появятся всадники», — подумал лорд и сам удивился своей мысли. Он не понимал, куда и как он попал, но наслаждался ароматом травы и стрекотанием неутомимых кузнечиков. Он вдохнул свежий воздух полной грудью и, не справившись с головокружением, упал в летние травы. Ему снился пони, он ходил среди высокой травы, позвякивая сбруей. Пони поднял голову, посмотрел на Бонсайта и фыркнул мягкими ноздрями. Лорд очнулся, когда солнце уже клонилось к горизонту. Полежав еще немного и ощущая боль каждой клеточкой тела, Сайлас с трудом поднялся и оглядел расстилающиеся кругом просторы. То, что он увидел на расстоянии нескольких километров от себя, повергло его в шок. Не веря собственным глазам, лорд вглядывался в нечто сверкающее, пока от напряжения слезы не потекли у него по щекам.
Перед ним лежал, сверкая, как драгоценный камень, Город.
«Неужели я вернулся? — задавал сам себе вопрос Сайлас. — Но как?! Челнок остался под стенами этого чертова русского города, где мне чуть не переломали ребра и не оторвали голову… Или это опять Эллина? Или это бред, а я на самом деле лежу на окровавленной лавке под кнутом палача?» Он крепко зажмурился, но когда открыл глаза, Город никуда не делся, он по-прежнему вызывающе сверкал в лучах заходящего солнца. Как помешанный, Бонсайт двинулся вперед, не отрывая взгляда от блеска зеленого с рыжиной стекла.
