Многие молодые легионеры с ужасом взирали на дело рук своего консула. Заметив это, Красс прокричал:
– Так будет со всяким, кто дерзнет помериться силами с Римом! – Голос военачальника звучал сурово.
Наконец зловещее "сопровождение" на дороге закончилось, и на пути легионеров Марка Красса встала Капуя – столица Кампании. В этом городе консул сделал первую большую остановку. Целых два дня легионерам было позволено наслаждаться прелестями жизни в жемчужине Италии.
Город был основан в незапамятные времена этрусками и носил название Вольтурн. В 423 г. до н. э. его захватили самниты и нарекли Капуей, по имени своего предводителя Капия. А в 343 г. до н. э. Капуя, окруженная враждебными племенами, вынуждена была просить защиты у Рима.
Тяжело было Капуе, могущественному и богатому городу, знаменитому роскошью и надменностью, тому, у кого еще недавно соседи просили защиты, решиться на такой шаг. Но вопрос стоял так: погибнуть или встать под крыло римского орла.
Римляне по достоинству оценили свое приобретение – в 338 г. до н. э. кампанцы получили римское гражданство. Но, даже удостоившись столь высокой чести, утонченная Капуя продолжала смотреть на римлян как на неотесанных мужланов и тяготилась вынужденной зависимостью.
Едва в Кампании появился великий карфагенский полководец Ганнибал, Капуя перешла на его сторону. В благодарность за это пуниец пообещал после победы над Римом сделать город столицей Италии.
По заключенному с Ганнибалом договору кампанский гражданин был не подвластен карфагенскому военачальнику или должностному лицу; кампанский гражданин поступал в войско и нес те или иные обязанности только добровольно; Капуя сохраняла своих должностных лиц и свои законы. Договор кампанцы скрепили кровью своих бывших сограждан: всех римлян, находившихся в городе, схватили и заперли в бане, которую топили до тех пор, пока пленники не задохнулись от жары и пара.
Дорого обошелся Капуе столь опрометчивый шаг. Ганнибал так и не смог взять Рим и был вынужден покинуть Италию. Капуя осталась наедине с Римом, который, как известно, никогда не прощал предательства, обид и оскорблений, нанесенных ему кем-либо и когда-либо. Поэтому капуанцы даже не пытались вести переговоры с преданным ими союзником.
Римские легионеры осадили стены мятежного города быстрее, чем ожидали капуанцы. Больше года длилась осада, принося тяжкие лишения не только недавним союзникам Ганнибала, но и самим римлянам.
Когда надежды на спасение не осталось, собрался на последнее заседание сенат Капуи. Большинство его начало склоняться к отправке послов к римскому военачальнику. Тогда поднялся всеми уважаемый, седой, как снежные вершины гор, Вибий Виррия:
– Вы думаете сдаться на тех же условиях, что и в прежние времена? Вы забыли, в каком положении были римляне, когда мы освободились от них? Как мы издевались над римским гарнизоном и замучили его? Его ведь можно было выпустить! Я слишком хорошо знаю Рим, чтобы надеяться на прощение. Я готов к смерти, но пока я свободен, пока я сам себе владыка, я избегну мучений и позора, которые готовит враг, и умру достойной и даже легкой смертью. Меня не протащат в оковах всем напоказ по Риму в триумфальном шествии, не спустят в тюрьму, не истерзают розгами, я не подставлю шею под римский топор. Я не увижу родной город в огне и развалинах, не увижу, как поволокут насиловать наших матерей, девушек и благородных отроков. Так вот, тех из вас, кто решил умереть раньше, чем увидеть столько горького горя, я приглашаю на обед. Угостимся, выпьем, а потом всех, начиная с меня, обойдет кубок – и этот напиток избавит тело от мучений, душу от обид, глаза и уши от горьких и недостойных речей и зрелищ – от всего, что ждет побежденных. Во дворе будут ждать те, кто положит наши бездыханные трупы на большой костер – мы умрем смертью, достойной свободных людей.
На обед к Вибию Виррию пришло двадцать семь сенаторов, а остальные… Остальные впоследствии им позавидовали. Всех пленных отцов города римляне привязали к столбам, высекли розгами и отрубили им головы.
Убедившись, что прощения не будет, кампанцы умирали мужественно. Когда руководивший казнью легат Гай Фульвий уже поднялся с кресла, к нему обратился кампанец Таврея Вибеллий:
– Вели и меня убить; сможешь потом хвалиться, что убил человека гораздо более мужественного, чем ты.
– Не спеши умирать. Римский народ решит твою судьбу, может быть, даже дарует жизнь.
– Мое отечество захвачено, родных и друзей я потерял. Собственной рукой я убил жену и детей, чтобы их не опозорили, и мне не дано даже умереть так, как мои сограждане? Пусть доблесть освободит меня от этой ненавистной жизни!
Молниеносным движением Таврея Вибеллий выхватил из-под одежды меч и вонзил себе в грудь.
Было убито человек семьдесят виднейших сенаторов; около трехсот знатных кампанцев посажено в тюрьму; остальных разослали под стражей по разным городам союзников латинов, и они, так или иначе, погибли. Прочие кампанские граждане во множестве были проданы в рабство.
По поводу дальнейшей судьбы Капуи мнения в римском сенате разделились. Многие считали, что могущественный враждебный город должен быть стерт с лица земли.
Победила все же забота о насущной выгоде: его сохранили как пристанище для землевладельцев, так как по плодородию землям вокруг Капуи не было равных во всей Италии. Из прежних жителей в нем оставили вольноотпущенников, а все земли и общественные постройки перешли во владение римского народа. Заселять пустующие дома разрешили всем желающим. Фактически от города осталось только название. Но поля, дававшие по два урожая в год, сады и виноградники, в которых произрастали плоды небывалой величины и неповторимого вкуса, и пустующие дома манили к себе новых и новых колонистов.
Через несколько лет Капуя не только возродилась, но стала еще краше. О трагедии напоминали лишь огромные валы, которыми римляне окружили город во время осады.
Рим с удивлением следил за столь быстрым возрождением своего бывшего соперника.
Как ни странно, хотя население города почти полностью обновилось, новым кампанцам были присущи те же надменность, утонченность, склонность к роскоши, что и прежним. Казалось, эти черты характера заложены в самой земле, на которой стоит город, и от нее переходят к людям.
Немногие в Капуе пожелали присоединиться к войскам Марка Красса. Зачем кампанцам далекие царства, затерянные в песках, когда их земля – благодатный край, подобный обиталищу богов. Может быть, сыграла роль и многовековая неприязнь к Риму, от которого город претерпел столько бед.
Ни римский меч, ни дарованное гражданство и свободы, ни даже полная перемена населения Капуи не смогли изменить отношения горожан к Риму. Впрочем, и Рим никогда не отличался благожелательностью к Капуе. Даже недавнее восстание Спартака Рим поставил в вину капуанцам. Ведь это их рабы-гладиаторы зажгли искру, которая выросла в пламя, едва не поглотившее могущество Вечного города.
Красс был очень недоволен равнодушием, проявленным кампанцами к его великому походу. А накануне выступления войска из Капуи к консулу пришел его легат Гай Кассий. Он отвечал за прием на службу добровольцев.
– Марк, – обратился легат к хмурому, как небо в грозовых тучах, Крассу, – уже второй день в легион просится древний старик.
– А слепая и хромая женщина не просилась в мое войско?
– Старик говорит, что воевал с тобой в Греции и хочет участвовать в походе на парфян, – невозмутимо продолжал Гай Кассий. – Мне жаль обижать ветерана; не мог бы ты сам объяснить, что он уже достаточно послужил Риму?
– Ладно, зови, – устало махнул рукой Красс.
Вошедшему действительно было немало лет – об этом свидетельствовали глубокие морщины, избороздившие лицо, шею и руки. Однако держался ветеран прямо и вошел довольно бодрым шагом.
Консул некоторое время всматривался в старика, пытаясь отыскать эти черты лица в памяти.
– Едва ли ты сможешь узнать меня, Марк Красс. Честно признаться, и ты здорово изменился – видно жизнь в Риме никому не идет на пользу.
– Почему же, – возразил Красс, – настоящий герой всегда остается самим собой. Даже время не властно над мужеством. Ты Рутилл – центурион Суллы из четвертого легиона.
– У тебя великолепная память, консул. А ведь меня не узнал даже старый боевой товарищ, который вместе со мной брал Афины. Теперь я вижу – войско имеет надежную голову.
– Сколько же тебе лет, Рутилл?
– Семьдесят семь, но рука еще тверда. Я могу сразиться на мечах не только с тобой, но, если пожелаешь, и с твоим легатом, – Рутил кивнул в сторону Кассия.
– И все же годы…
– Годы изрядно потрудились и над тобой, Марк Красс, но ведь ты не желаешь мирно доживать свой век на одной из роскошных вилл, – заметил Рутилл. – У меня также есть хороший дом, земля, виноградник, рабы – Луций Сулла хорошо заботился о своих легионерах. Я имею все необходимое, чтобы в достатке и без забот встретить смерть. Но, увы! Чем дольше я живу такой жизнью, тем тревожнее и неспокойнее на душе.
