Судя по тихому гулу за моей спиной, слова мои достигли цели. Тавры явно собирались присоединиться к скифам и разграбить Херсонес. Я посеял в их головах сомнения, которые, надеюсь, дадут ростки.
— А где ты собираешься устроить им засаду? — поинтересовался носатый.
— В удобном месте, пока не решил, в каком, — ответил я.
— Думаешь, скифы полезут в нее?! — недоверчиво воскликнул сидевший справа.
— А куда они денутся?! — насмешливо молвил я. — Вас это не должно беспокоить. Попадут в засаду — возьмете добычу, не попадут — вернетесь домой ни с чем, а потом присоединитесь к скифам и попробуете захватить Херсонес.
Видимо, я угадал мысли тавров, потому что сидевшие на лавке переглянулись, а стоявшие позади нас загудели громче.
— Если надумаете, послезавтра вечером приходите на пустырь, что за городом в сторону степи. На следующее утро вместе отправимся воевать со скифами, — предложил я.
— Сколько надо привести воинов? — спросил сидевший слева от носатого.
— Берите всех, кто умеет стрелять из лука или пращи. Чем больше вас будет, тем больше скифов перебьем и больше добычи захватим, — ответил я и подзадорил: — Каждый вернется домой на коне, а может, и не на одном.
Я помнил, что конь считается у тавров, как и у других горцев, признаком богатого человека, отважного воина. Потому что верхом легче баранов пасти.
50
Что меня частенько удивляет, так это прекрасная погода в день сражений. Как специально подбирают. Может быть, надеются, что воины передумают убивать друг друга и отправятся загорать и купаться. Впрочем, в том месте, где мы сейчас, купаться негде, до ближайшего ручья топать пару километров. Наверное, поэтому мы все-таки повоюем немного.
Я стою на склоне горного отрога у старого дуба, толстого, в три обхвата, и раскидистого. Под его кроной разместилась бы на отдых целый лох, но все гоплиты сейчас в долине между горными отрогами, примерно в километре от нас. Слева от меня стоит Скилур. Он теперь всегда рядом со мной в бою, готовый умереть ради спасения своего названного старшего брата. Никого не смущает, что скиф будет воевать против скифов. Кочевники иногда воюют между собой, не поделив водопой во время засухи или потеряв скот из-за мора и решив восполнить за счет соседей. Да и среди черноволосых и темноглазых тавров попадаются голубоглазые блондины, скорее всего, попавшие в плен скифские дети и ставшие членами таврской семьи. У тавров рабство патриархальное, становишься младшим членом семьи с ограниченными правами. Справа от меня стоит носатый тавр по имени Бутунатос, изредка бьет пальцем, словно по струне лиры, по тетиве составного лука среднего размера и средней упругости. Мой лук тавр натянул с трудом. Предполагаю, что убойная сила таврского лука где-то метров сто. Для сегодняшней засады этого хватит. Как раз такое расстояние до противоположного горного отрога, на склоне которого сидит в засаде вторая половина тавров. Всего их пришло сотни четыре. Позади меня стоит грек-трубач, нервно потирает пальцами свою бронзовую трубу, надраенную до блеска. Видимо, у трубача вспотели руки, потому что оставляет на блестящем металле влажные отпечатки пальцев, быстро высыхающие.
Влево и вправо от нашей группы, прячась за другими деревьями, как и на противоположном отроге, стоят таврские лучники и пращники, готовые к бою. Ждем скифов. Кочевники были заранее предупреждены, что отряд херсонесцев идет с ними воевать, мстить за Керкинитиду. В городе, кроме рабов, живет небольшое количество свободных скифов, решивших завязать с кочевой жизнью, приобщиться к греческой культуре. Кто-то из них отрекся от прошлого и зачислил себя в эллины, хотя, кроме него, никто так не считает, кто-то остался кочевником и решил помочь своим соплеменникам. Короче, скифы знали о готовящемся походе задолго до того, как мы миновали городские ворота, и имели возможность подготовиться к встрече с нами. Их лагерь километрах в пяти от места засады. Скифы пришли туда вчера вечером. Сейчас они наплывали несколькими большими лавами на выстроенную, короткую и неглубокую, в четыре шеренги, фалангу гоплитов, на флангах которой расположились две группы всадников, человек по тридцать в каждой. Кочевников было тысяч пять, то есть примерно на порядок больше, чем херсонесцев. Это вроде бы не показалось скифам подозрительным. По крайней мере, тактически грамотно заходят фаланге во фланги, на ходу осыпая стрелами по навесной траектории. Победа над македонцами вскружила им головы.
Херсонесцы своим поведением показывают, что не ожидали, что врагов будет так много. Фаланга, прикрывшись щитами спереди, с боков и сверху, способом «черепаха», как я научил, пятится в сторону гор. Мол, извините, ребята, зайдем в следующий раз, когда вас будет поменьше! Херсонесские всадники и вовсе перебрались с флангов в тыл. У них щиты маленькие, трудно закрываться от стрел, летящих в большом количестве и непрерывным потоком. Время от времени из фаланги выпадает раненый или убитый гоплит. Раненый, если хватает сил, закрывает щитом тело и голову. Тоже, как я учил. Конь, если видит, никогда не наступит на человека. Да и любое другое препятствие обойдет или перепрыгнет. Скифский всадник своим коротким мечом-акинаком теоретически может дотянуться до лежащего на земле человека и добить, но вряд ли будет делать это. У него есть задача поважнее, а раненый никуда не денется, после победы в сражении заберут его в плен. Если ранен легко, продадут в рабство, если тяжело, еще с живого сдерут скальп и только потом прикончат. Скифы, как и американские индейцы, скальпируют убитых врагов. Гоплиты знали, что им уготована роль наживки и что их ждет в случае попадания в плен. Никто не струсил, не закосил под благовидным предлогом. Херсонесцы, конечно, не спартанцы, но готовы пожертвовать жизнью во благо своего полиса. Что ожидаемо, потому что осваивать новые земли отправляются пассионарии, для которых цель, идея важнее жизни.
Фаланга, оставив дорожку из раненых и убитых, заходит в узкое место долины. Тут у херсонесских всадников сдают нервы, они подгоняют коней и, бросив соратников-пехотинцев, быстро скачут по дороге к лесу, чтобы спрятаться за деревьями от стрел. Гоплиты тоже бросают свои длинные и тяжелые копья, закидывают щиты за спину и бегут плотной толпой. Завидев это, скифы, обстреливающие с дистанции метров сто-сто пятьдесят, прячут луки в гориты, достают акинаки и все вместе скачут за удирающими врагами. Они решили, что наступила самая приятная стадия сражения — уничтожение трусов, не оказывающих сопротивление. Сейчас они узнают, что на самом деле началась самая приятная стадия операции «Убегающий заяц» — уничтожение лохов, не оказывающих сопротивление.
Я оборачиваюсь к трубачу, который с приоткрытым ртом наблюдает, как скифы догоняют его удирающих сограждан, и приказываю:
— Труби.
— Да, — быстро произносит он, сглатывает слюну, нервно вытирает губы, после чего прикладывает к ним мундштук и издает громкий протяжный звук, который, как пластиковый шарик во время игры в пинг-понг, начинает метаться между горными отрогами, удаляясь в сторону степи и затихая.
Моя первая стрела прошивает скифского воина в явно захваченном при разгроме македонцев шлеме беотийского типа, чешуйчатом доспехе и с горитом, украшенным золотыми пластинками. Следующая находит другого обладателя беотийского шлема, а третья — дырявит еще один чешуйчатый доспех. Дальше бью, не выцеливая. Осыпанные стрелами и камнями с двух сторон, скифы начали сбиваться в кучу в середине долины. Инерция движения вперед уже погасла, а задний ход еще не включился или включился, но не набрал обороты, потому что мешают задние. Кстати, в скифском языке нет слова «назад», а надо развернуться и продолжить скакать вперед. Что и начали делать скифы, число которых стремительно сокращалось. Только я расстрелял два колчана, шестьдесят стрел. Тавры тоже постарались на славу, понимая, что каждый убитый враг — это трофейный конь, доспехи и оружие. Выкосили мы не меньше двух тысяч кочевников. Остальные дружно ломанулись в степь, унося в своих телах и щитах наши стрелы.
