его любимый Антверпен медленно угасал. Этому городу было явно не до академии художеств. Нет. Он, естественно, не поедет в Московию учить крестьянских детей рисовать. Ещё чего не хватало.
– Якоб! Вели закладывать карету. Я еду к лекарю ван Бодлю.
Ван Бодль был учеником самого Амбруаза Паре. Он прочитал письмо маркиза три раза и вопросительно уставился на Рубенса.
– Как ты думаешь, Антуан, – прервал затянувшееся молчание Рубенс, – всё, что там написано, это правда?
– Джироламо Меркуриалис много лет назад в своём трактате о гигиене придерживался схожих позиций. Луиджи Корнаро из Падуи, проживший почти сто лет, говорил, что правильное питание и активный образ жизни ведут к долголетию и сохранению здоровья. Но великий Парацельс совсем по-другому трактует причины болезней. Планеты и звёзды управляют болезнями, а не маленькие звери.
– А если, как советует этот маркиз, взглянуть на каплю воды в телескоп? – поинтересовался художник.
– Где же взять этот телескоп? В нашем городе нет ни одного астронома, – пожал плечами лекарь.
– Нет ли поблизости города, где есть астрологи?
– В Ансбахе живёт известный медик и астроном Симон Майр. У него-то точно есть телескоп, – вспомнил ван Бодль.
– Ансбах – это очень далеко.
– Возможно, в Дюнкерке у моряков есть хорошие подзорные трубы? – предположил лекарь. – Я, пожалуй, напишу Симону Майру в Ансбах, чтобы он проделал этот опыт, и попрошу прислать мне из Дюнкерка лучшую подзорную трубу. Не оставишь ли ты мне, Питер, письмо этого московита, чтобы я снял копию для господина Майра? А почему оно со следами огня?
– Я хотел его сжечь, но передумал, бросился в камин спасать, даже руку обжёг.
Доктор осмотрел руку Рубенса, смазал мазью и забинтовал.
– Может, это письмо и стоит того, чтобы за ним бросались в огонь, – сказал он художнику на прощание.
До Уфы добрались на десятый день плавания по Белой. Река петляла так, что иногда казалось, будто они заблудились и плывут назад. Весна, наконец, догнала путешественников. По берегам зазеленела трава, и прибрежные ивы окутались золотыми серёжками. Красота. Они несколько раз останавливались на ночь возле летних стойбищ башкир. Те пасли своих овец и коней, и ничто другое их не волновало. Они и про Смуту-то ничего не знают, не то что про её окончание, подумал Пётр.
Он расспрашивал башкир с помощью князя о земляном масле, но всегда получал отрицательный ответ. Вопрос о продаже шерсти осенью тоже зависал. Они кочуют по степям, и как организовать встречу для обмена шерсти на деньги? Загадка.
Сама Уфа на миллионный город, столицу нефтедобычи, тоже не тянула. Деревянный кремль с двумя деревянными же башнями и Смоленская соборная церковь внутри кремля, да небольшой посад, домов на пятьдесят. Правильно, Уфа пока была пока лишь уездным городом и подчинялась Казани.
Встречать флотилию из пяти судов (нечастое зрелище в захолустье) вышел сам воевода князь Григорий Григорьевич Пушкин, присланный сюда осенью прошлого года на трёхлетний срок. Воевода был немолод, ему уже стукнул шестой десяток. Весь седой от макушки до кончика бороды и с весёлыми молодыми глазами.
– Здрав будь, Григорий Григорьевич, – приветствовал Пожарский воеводу. – Я сын старший князя Дмитрия Михайловича Пожарского, Пётр. А это князь татарский Баюш Разгильдеев. Проездом мы, на день всего остановимся. Идём мы по указу государя на Урал-камень, дабы разведку руд произвести да дороги лучшие прознать… – И Пётр протянул воеводе царёву грамоту.
– Что ж, Пётр Дмитриевич, дело это хорошее, чем смогу, подсоблю. С отцом твоим перевидеться не пришлось, в те лихие времена в Вологде был воеводой, от казаков город боронил. А потом в Ярославле воеводой сидел. Но знаю, что много пользы отечеству князь Пожарский принёс. Ты, я смотрю, хоть и молод пока, а по стопам его пошёл, тоже на месте усидеть не можешь, – усмехнулся старый вояка.
– Григорий Григорьевич, а нет ли у тебя человека, что сможет проводить нас до истока Белой? – спросил княжич Пушкина после ужина.
– Отчего же не быть? Сейчас прямо и пошлю за ним. Татарин местный, он плоты с лесом с верховьев Белой гоняет. Лучше него, почитай, реку никто и не знает. Звать его Иркен, да мы по-своему Игорем кличем, – обрадовался князь, что может чем-то помочь Пожарскому.
Плотогонец прибыл по зову воеводы через час. За это время Пётр успел обсудить с Григорием Григорьевичем две весьма важные темы: про земляное масло, разумеется, а также о покупке у местных овечьей шерсти. Про нефть Пушкин ничего не слышал, так ведь недавно только и приехал. А с шерстью князь обещал поспособствовать, кликнуть местным родам о приёмке шерсти в Уфе.
– А осенью можно будет её на кораблях до Нижнего доставить. – Старичок был боевой, с радостью брался за любое дело, что на благо Руси могло послужить.
Пётр объяснил ему, что хочет затеять ткацкий заводик, чтоб сукно делать не хуже английского.
– Ох, и горяч ты, отрок, за всё берёшься. Осилишь ли? – хлопнул себя по коленям Пушкин.
– Сам – нет, люди помогут. Вот ты Григорий Григорьевич, поможешь с шерстью, другой – со станками, третий – с красками. Это под лежачий камень вода не течёт, а если камни шевелить, столько раков из-под них повылазит, только успевай хватать, – улыбнулся в ответ Пожарский.
Воевода рассмеялся.
– Стало быть, рак я замшелый! – Он опять громко засмеялся. – А и то верно, молодым-то только камни и ворочать. Подсоблю я тебе с шерстью.
Подошёл Иркен-Игорь. Татарин был кряжист, и сила в руках чувствовалась немереная. Узнав о путешествии в верховья Белой, Иркен посмурнел.
– Я через неделю собирался с родичами лес заготавливать, что же теперь?
– Так ты сына старшего за себя оставь, доведёшь царёвых разведчиков, докуда сможете подняться по Белой, и назад возвращайся, как раз к началу сплава леса возвернёшься.
– Я тебе за беспокойство, Иркен, пять рублёв жалованья положу, – попытался заинтересовать проводника Пётр.
– Ну, ежели так, то по рукам, княжич. – Он протянул Пожарскому руку. – Завтра с утра и выходим.
Событие шестьдесят шестое
Иоганн Кеплер метался по комнате, как лев по клетке. За окном этой комнаты, по черепичным крышам Линца, барабанил первый весенний дождь, но Кеплер не слышал этого дождя. Он слышал только голос в своей голове. Он просто маленькая масайская девочка. Вот что твердил этот голос.
Когда Галилей в свой новый хороший телескоп открыл спутники Юпитера, то Иоганн не поверил ему и даже поиздевался: «Зачем нужны спутники Юпитеру, если с Юпитера на них некому любоваться?» Но потом и у него появился более мощный телескоп, и он тоже обнаружил эти спутники. Сейчас издевались над ним.
В то, о чём написал этот маркиз из варварской Московии, нельзя было
