ведь я для него самый настоящий конкурент. И дело не в фильмах, на которых «ЭТО» зарабатывает неплохие деньги. Человек такой ширины взглядов прекрасно понимает, что года через три — четыре им придётся перестраиваться. Ведь я снял откровенный неформат, это касается даже музыки. Хотя великие комедии типа «Белого солнца пустыни», «Иван Васильевич меняет профессию» и «12 стульев» станут классикой нашего кино, но другим жанрам придётся перестраиваться.
Ведь Григорий Наумович наверняка слышал, что мы сейчас проводим отбор молодых режиссёров. Ещё на стадии обучения наше ТО начало привлекать талантливых студентов пока для второстепенных проектов, телевидения и в качестве ассистентов. Но через положенное время самые лучшие получат свой шанс. А значит, разного рода бездари и приспособленцы, штампующие десятки откровенно слабых фильмов, окажутся на обочине киноиндустрии. Более сильным кадрам придётся почувствовать настоящую конкуренцию. Если лет через пять «Прогресс» выйдет на десять художественных и двадцать документальных фильмов в год, подмяв под себя рынок музыкальных клипов и часть телесетки, то с нами придётся считаться. Главное — именно мы будем задавать стандарт, по которому будут судить о кино, в первую очередь приключенческому и драматическому. В общем, посмотрим. Пока это мечты, которые могут пойти прахом в ближайшие две недели.
Далее слово взял Бритиков. Я, честно говоря, не ожидал от обычно дипломатичного главы «Горького» открытой поддержки.
— Для меня в картине просто с какой-то документальной достоверностью изображён солдатский быт. Пусть я служил не в авиации, но имею представление об этом аспекте. Война — это не только боевые действия. И показать мирную часть солдатской жизни на фронте, как бы странно это ни звучало, является признаком большого мастерства. За это надо благодарить второго режиссёра — Илью Зельцера, который пропустил всё это через себя. Про уникальные и новаторские сцены боёв мне даже нечего сказать. Вот товарищ критиковал их за излишнюю реалистичность, а я вижу просто верх мастерства советского кинематографического искусства. На Западе такого никто ещё не снимал, а это колоссальное достижение! Думаю, даже американцы ещё долго не смогут показать такой высокий уровень. Больше мне добавить нечего, товарищи.
Данелия и ещё один фронтовик из комиссии, тоже поддержали фильм, но нашли кое-какие огрехи. В итоге закончили мы уже под вечер, и было решено, что предварительные итоги заседания будут подведены завтра. Я не стал ни с кем разговаривать и просто уехал домой. Нервное напряжение, которое удавалось сдерживать целый день, дало о себе знать ночью. Сначала меня начала бить дрожь, затем кинуло в жар. Естественно, на этом фоне выспаться было просто нереально. Была мысль принять грамм триста коньяка, но я быстро её отверг. Не хватало ещё завтра дышать на людей перегаром.
Следующий день принёс достаточно интересные новости. Это я быстро сбежал домой. А вот члены комиссии, рядовые, конечно, неплохо поработали. После того как все собрались, прений особых не было. Мне просто сунули список из тридцати девяти эпизодов, которые, по мнению комиссии, противоречили духу и морали советского человека. Все мои недоумённые реплики, просто игнорировалась. Оставалось только подписать протокол заседания, который сейчас печатался. Чухрай отвёл меня в сторонку и сказал, что часть людей на моей стороне. Это добавило немного оптимизма, а то что-то я приуныл.
Перед самым окончанием этого спланированного шоу я задал несколько вопросов председателю. Мне удалось поймать момент, когда начальник остался один. Некоторые вещи лучше не выносить на публику.
— Павел Константинович, а как быть с иностранной версией картины?
Романов сделал такой вид, будто надкусил дольку лимона, но соизволил ответить.
— Это не наше дело. Вчера мои помощники изучили контракт, весьма спорный, надо заметить. Там нет пункта о том, что версии фильма должны быть одинаковые.
— Хорошо, — смысла спорить об этом не вижу, — Но я настаиваю, чтобы перед внесением изменений фильм посмотрели ветераны ВВС, собственно их прототипы и являются героями картины. Думаю, это разумная просьба.
— Мы подумаем, товарищ Мещерский, — опять процедил Романов, — Это всё?
Вот откуда у него эта барственность и презрение? Я вроде не вошь какая-нибудь. Сам-то товарищ обычный функционер, звёзд с неба не хватающий. Ведь с людьми работает, пусть и творческими, которые периодически устраивают разного рода выкрутасы. Не понять мне подобного отношения.
— Ещё есть одна проблема. Создание фильма было одобрено лично товарищем Брежневым. Я прошу, чтобы к протоколу прикрепили мою записку, — а вот здесь товарищ задёргался, хотя старался вида не показывать, — Там указано, что никаких изменений в картину вноситься не будет, пока её не посмотрит лично Леонид Ильич.
— Вы что себе позволяете, товарищ режиссёр? — прошипел большой начальник, — Товарищ Брежнев сейчас занят, и ему точно не до вашего фильма. А если вы не хотите исправлять свои ошибки, то есть сорежиссёр, которому можно поручить доработать картину. Ваше же вызывающее поведение будет рассмотрено самым серьёзным образом.
Вот и поговорили. Опять угрожают очередным разбирательством. Такое ощущение, что советским партократам нечем заняться. Я тут еле отбился от идеологов, которые вызвали меня для самого настоящего допроса по поводу событий во Франции. Еле удалось избежать выговора и более худших последствий. Благо, что пока рассмотрели только мой моральный облик, вернее, аморальное поведение. А ведь скоро меня ждёт разбирательство по поводу политических заявлений. Думаю, там легко отбрехаться не получится. Хотя слышал слухи, что кое-кому наверху понравилось моё интервью. Только сейчас не до этого.
К моему несказанному удивлению, мнение членов комиссии разделилось почти поровну. Значит, не всё так плохо! Весьма уважаемые товарищи проявили принципиальность, за что им отдельное спасибо. Остаётся только попасть на приём к Фурцевой и постараться через неё выйти на «дорогого Ильича». Уж очень меня насторожили слова, что я не единственный режиссёр. Зельцер на уродование картины не пойдёт, но ведь отстранить могут и его. В общем, вопросов больше, чем ответов. Но сдаваться я точно не собираюсь!
— Вообще-то, она уже идёт на поправку. Врачи говорят, что кризис миновал. Хотя мне иногда кажется, что мама просто увлеклась и ей пора выбираться из своей скорлупки. Она слишком тяжело пережила жизненные невзгоды и будто старается отстраниться от окружающего мира.
На этой даме пахать надо! О каком кризисе идёт речь? Мадам очень хорошо устроилась, обеспечила себе пособие по временной нетрудоспособности и весьма неплохо себя чувствует. А дочь с родной сестрой работают, содержат и всячески её опекают эту мнимую полуинвалидку, которая даже уборку в квартире сделать не может. Подобные мысли мне пришли сразу, как я увидел Антонину Георгиевну, женщину лет сорока с хвостиком, излишне навязчивую
