«Красный террор, — усмехнулся про себя Геннадий. Да знал бы этот щенок, что такое на самом деле красный террор!»
Второй, по правую руку от докладчика. Коренастый, солидный — во всяком случае, солидней предыдущего. Уроженец Томска, сын нижнего чина томской инвалидной команды. Василий Осипанов — это он:
«… Я рассчитывал стрелять из пистолета с отравленными мелкими пулями (или дробью) или из револьвера. Для этого я считал необходимым иметь помощников, которые бы следили за выездами государем и дали мне возможность выбрать удобный для произведения покушения момент. С целью разыскать таких помощников, я стал заводить знакомства…. наконец, уже в исходе осени я узнал, что два человека имеют намерение предпринять что–нибудь в террористическом роде…»
Да, подумал Геннадий, этот был готов стрелять. Но организация решила полагаться на бомбы с гремучим студнем — и первого марта Осипанов вышел — выйдет! — на улицу с бомбой в руке. В руке его, как и полагается студенту, будет книга — Вася Оспианов специально перевёлся в Петербургский университет из Казани, чтобы совершить покушение на царя. Так что книга будет наполнена гремучим студнем.
А оратор — высокий, кудрявый юноша, один из тех, кого они с Янисом Радзиевичем заприметили возле Волкова кладбища, продолжал:
«…Успех такой борьбы несомненен. Правительство вынуждено будет искать поддержки у общества и уступит его наиболее ясно выраженным требованиям. Такими требованиями мы считаем: свободу мысли, свободу слова и участие народного представительства в управлении страной. Убежденные, что террор всецело вытекает из отсутствия даже такого минимума свободы, мы можем с полной уверенностью утверждать, что он прекратится, если правительство гарантирует выполнение следующих условий…»
Как всё же удивительно складываются судьбы людей! Этого молодого человека ждут Александровский равелин Петропавловки, эшафот, а потом — посмертная слава в тени оглушающей известности младшего брата, Владимира, известности, славы, сравнимой разве что с известностью персонажей библейских и сопоставимых с ними фигур»Любопытно, — отстранённо подумал Геннадий, — а насколько правы были наши историки, которые писали, что если бы не казнь Александра Ульянова — то и брат его пошёл бы по стопам отца и стал бы добропорядочным губернским учителем? А что — у него, пожалуй, есть способ это проверить — всего–то для этого и нужно, что сорвать идиотское покушение, которое планируют сейчас эти, в сущности, подростки — и тогда… тогда…
Сомнительно, впрочем. Это как наркомания — раз подсев на иглу террора и адреналина, соскочить с неё можно только в кресло какого–нибудь ЧК или в седло красноармейской лошади (то есть заняться тем же террором, но уже легально, открыто), либо на тот свет с петлёй на шее или пулей в затылке. Заключение, даже и пожизненное тут не поможет: русские революционеры — те же эсеры или большевики которым только ещё предстоит выйти на сцену, воспринимали срок как отдых от основной деятельности и на каторге не засиживались.
«А можно им и помочь, — в который раз уже мелькнула мысль. — Делов–то на рыбью ногу: прикинуться американцем, борцом за свободу, изобретателем, всучить этим мальчикам–террористам кое–какую аппаратуру, ящик тротила, взрыватели… царю хватит с избытком. При тутошней постановке охраны первых лиц — хватит непременно. В наше время банкира средней руки охраняют не в пример серьёзнее..»
Оратор умолк и по комнате прошло шевеление: сидевшие принялись передвигать стулья, барышни, появившиеся из соседней комнаты, накрыли стол скатертью сомнительно свежести и стали выставлять на неё разномастные чашки вперемешку с корзиночками баранок и пивными бутылками. Принесли огромный самовар, многие из гостей закурили. Впрочем, кое–кто курил и раньше, и это было дико Геннадию, привыкшему к тому, что хотя бы во время речи докладчика курить не принято…
Янис тронул его за рукав:
— Пойдёмте пан Геннадий, хозяева дома хотят с нами поговорить…
«Туда же, «хозяева» — мелькнуло в голове. — дилетанты, сопляки — и надо было быть писателем советской романтической эпохи, чтобы писать о них такие восторженные слова. Недаром тот же Савинков. — не этим мальчишкам чета, академик террора! — отзывался о «Террористической фракции народной Воли» с плохо скрываемым пренебрежением. Всё это для них — игра. Деде сейчас — игра, хоть и кровавая, с пулями и динамитом. Кто–то из ребят «Бригады» — кажется, предательница–Вероника, — рассказывала о нравах, царящих в среде ролевиков. Право слово, вот с кем был они нашли общий язык!»
— Как быстро горит свеча», — проговорил Александр Ильич.
Одна из барышень — Радзиевич представил ее как Ананьину, курсистку–бестужевку, — ответила с придыханием, глядя на Ульянова преданными, чуть ли не влюблёнными глазами:
— Свечей много сгорит, будет ли толк?
Александр встрепенулся и бодро сказал: — Будет. — и улыбнулся курсистке, которая от этого расцвела.
«Голову готов позакладывать, — подумалось Геннадию, — девице пришёл в голову некий пассаж, вроде того, что догорающая свеча — символ жизни Александра и его товарищей. Ну нет, какими глазами она на него смотрит! А ведь писали историки, что сия девица как раз в это время сошлась с Мишей Новорусским и они двое как раз раздумывали, не остаться ли им в стороне от «Террористической фракции…»
Впрочем, чему тут удивляться — нравы в нигилистической, народовольческой, а потом и эсеровской среде спокон веку были самыми вольными. Моральное разложение и «облико морале» — придумки совсем иных времен, а идейные наследницы этих молодых людей еще придумают свою теорию «стакана воды»…[52]
Ничего у них не выйдет. — решил Геннадий, вставая. Хоть пулемёты им дай, хоть гранатомёт — просто навалят трупов без толку, а весь пар так и уйдёт в свисток. Нет, долой эмоции и будем придерживаться первоначального плана — всем этим Ульяновым, Генераловым и прочим Шевырёвым суждено сыграть роль дымовой завесы, отряда, совершающего отвлекающий манёвр, которому суждено погибнуть, чтобы замаскировать настоящий, смертельный удар — и Геннадий совершенно точно знает, кто нанесет этот удар…»
— Что ж, Янис, пойдёмте. — ответил молодой человек спутнику. — Познакомимся поближе с товарищами террористами…
В полутьме кабинета голубовато светился экран ноутбука. Каретников погонял курсор, потом кликнул, открывая папку.
— Да, Сергей Алексеевич, что тут скажешь… поработали вы основательно. И как же рассчитываете продолжить?
