— Как же мне быть? — смутился Александр. — Все-таки он принц крови, один из наследников престола…
— А вы ведите себя так, будто он не принц и не наследник, а просто человек, стоящий несколько выше вас по иерархии. Вы ведь, я знаю, легко и просто общаетесь со своими коллегами по службе. Теми, кто выше вас на ранг-другой… Даже с полковниками, — улыбнулся посланец принца.
— Вы и про полковника Седых знаете…
— Я обязан про все знать, — пожал плечами Джафар. — Служба такая. Но не смущайтесь — этот пример подходит, как никакой иной: общение без излишнего напряжения, но и без панибратства. То, что нужно.
— Не знаю, смогу ли я…
— Сможете. Надеюсь, что вы подружитесь с принцем.
Не оставляя Бежецкому времени на раздумье, гвардеец негромко постучал в дверь апартаментов принца пальцем, затянутым в белую лайку, и, уловив привычным ухом царедворца не слышное никому иному приглашение, бесшумно приоткрыл ее, вежливо пропуская вперед бледного от волнения молодого человека. И тот, помедлив, сделал шаг в полутьму покоев, наполненных незнакомыми ароматами…
* * *
— Я вряд ли бы смог поступить так, как вы…
Собеседники сидели друг против друга за столом, накрытым весьма скромно даже по европейским понятиям: две крошечные фарфоровые чашки, высокий серебряный кофейник, небольшое блюдо со сладостями… И никакого алкоголя — Аллах всеведущ.
Кроме мужчин, в большой, полутемной комнате не было никого, лишь за занавеской в дальнем углу, откуда доносилась тихая и приятная струнная музыка, угадывалось чье-то присутствие — слишком уж не похоже было, чтобы такая прихотливая мелодия издавалась каким-нибудь чудом техники вроде магнитофона. Хозяин, не обращая внимания на разницу в положении между ним и гостем, сам подливал ему и себе кофе, когда чашки пустели, и вообще — Александр очень скоро перестал чувствовать стеснение в общении со своим ровесником, возможно, лишь чуть-чуть старше его по возрасту.
Махмуд- Хан оказался удивительно похож на своего кузена — сыграло свою роль то, что их отцы были родными братьями, а матери — близкими родственницами, — то же тонкое, похожее на девичье лицо, чуть более полные, чем следовало бы по европейским стандартам мужской красоты, губы, большие карие глаза. Разве что у принца Махмуда они были печальны и кротки, и в них ни разу не вспыхнули те кровожадные искры, что приметил у Ибрагим-Хана Бежецкий.
Вообще, этот принц оказался превосходным собеседником, умеющим слушать, когда нужно, и вставлять реплики к месту. Привыкший к горячим спорам в «клубе», где зачастую каждый твердил свое, не слушая другого, а его, в свою очередь, перебивали другие, Саша поддался магии по-восточному неспешной беседы. А поддавшись, неожиданно для самого себя поведал этому виденному в первый, а может быть, и в последний раз в жизни человеку почти всю свою нехитрую историю. Не утаив почти ничего. Ну, разве что не зацикливаясь на тех моментах, которые человек чести предпочтет оставить неозвученными.
И теперь, когда исповедь его подошла к концу, сиятельный собеседник сделался еще более задумчивым, чем прежде. Какие мысли бродили в его голове под чем-то вроде тюрбана, полностью скрывающим волосы, было непонятно, но тень, время от времени пробегающая по его лицу, говорила о многом. Уж кто-кто, а этот царственный молодой человек не был равнодушен к истории поручика.
— Оно и понятно, — осторожно нарушил затянувшуюся паузу Александр. — Вы — наследник престола…
— Я не об этом, — сделал изящный жест рукой принц. — Наследник не наследник… Вы сильнее меня, Александр. У вас получилось изменить свою жизнь так, как вам захотелось, а я… Пленник в золотой клетке, — чуть скривил губы в горькой улыбке Махмуд-Хан. — Один из петухов, хозяин которых еще не решил — кому из них оттяпать голову и сунуть в суп, а кого отправить в курятник топтать кур.
Грубое, простонародное сравнение в устах этого утонченного человека не резало слух. Может быть, все дело во французском языке, на котором общались собеседники? Недаром же говорят, что язык Вольтера и Дидро способен облагородить даже площадную брань.
— Не возражайте, прошу вас! — замахал он рукой на пытающегося вставить слово Бежецкого, понемногу оживляясь: даже румянец появился на бледном лице. — Если бы вы знали, мой друг, как я был свободен там, — он махнул рукой куда-то в сторону. — На Западе. Когда я был нищим студентом Сорбонны — я намеренно не тратил средств, которыми меня снабжали из посольства, и жил лишь на те деньги, что мог заработать сам, — я был богаче всех императоров мира!.. Если бы вы знали, как умолял я дядюшку сделать выбор в пользу Ибрагима и отпустить меня на все четыре стороны… Пусть даже завтра он, да продлит Аллах его годы безмерно, возложит корону на меня — я никогда не буду счастлив так, как в милом моему сердцу Париже.
Махмуд- Хан отхлебнул остывший кофе и с отвращением отставил звякнувшую о блюдечко чашку прочь. Тут же, откуда ни возьмись, словно тени, возникли три закутанные во все темное фигуры без лиц, бесшумно сменили остывший кофе на свежий, исходящий паром, и исчезли, как ночной морок.
«Вот это выучка! — подумал Александр, придвигая себе чашечку. — Да и кофе великолепен. Как бы мне с непривычки дурно не стало…»
Действительно, хотя чашки были чуть больше наперстка, напиток, в них содержащийся, был крепчайшим. Таким крепким, что даже молодое, тренированное сердце поручика начало частить, как после доброго марш-броска по горам.
Принцу же передышка на смену приборов лишь пошла на пользу. Он немного успокоился, и голос его, зазвучавший вновь, был почти бесстрастен.
— Да и велика ли честь стать повелителем нашей нищей страны? — проговорил он, словно разговаривая сам с собой. — Мой многострадальный Афганистан не велик и не могуч, как Россия, Британия, Германия или Франция, не благополучен, как Бельгия, Нидерланды или Япония… Нам нечем похвастаться, кроме своей свободы… Даже став королем, получив право, данное Аллахом, казнить и миловать, возвеличивать и низвергать в грязь, разве смогу я сделать счастливым каждого из моих подданных? Накормлю ли всех досыта? Дам ли крышу над головой? Нет. Это не в моих силах. И не в силах моих сыновей и внуков. Как счастливы вы, мой друг, что перед вами никогда не будет стоять таких вопросов…
Махмуд- Хан улыбнулся, хотя глаза его продолжали грустить.
— А давайте поменяемся, Александр! Вы займете мое место, а я — ваше. Вы станете наследником престола, а я — армейским офицером, каждый день рискующим жизнью во имя чужой для него страны. Вы согласны?
