— Неужели раньше так воевали? — не выдержал Саша, оторвавшись от созерцания нескончаемого человеческого потока, струящегося внизу.
— Увы, увы… И не так давно. — Капитан Нефедов брезгливо стряхнул с рукава пыль, невероятным образом добирающуюся и сюда, на пятидесятиметровую высоту. — Лет пятьдесят — семьдесят назад и наши деды точно так же топали по приказу царя-батюшки за тридевять земель искать то, не знаю что…
Саша промолчал: Нефедов в целом был ему симпатичен, но этот его нигилизм, прорывающийся иногда, раздражал безмерно. Что с социалиста возьмешь?
— А здесь всегда так воевали, — вставил слово Зебницкий, как всегда щеголеватый даже здесь — в пыльном царстве. — И пятьдесят, и сто пятьдесят, и пятьсот лет назад. Да и во времена Александра Великого, наверное, тоже. Разве что вместо винтовок пики тащили да мечи с луками.
— И тем не менее — всегда побеждали.
— Бросьте, — отмахнулся поляк. — Сказки все это! Побеждали они… Ну да, поле боя оставалось за ними, не спорю. Но побеждали за этих дикарей горы и болезни. Вы представляете себе, как полсотни лет назад, в четвертую англо-афганскую, можно было по таким вот дорогам наладить подвоз боеприпасов и продовольствия? А раньше? Вот-вот. Англичане бодро начинали, но быстро выдыхались. Знаете, как это бывает, когда рубишь саблей кусок резины? Удар, и клинок наполовину ушел вглубь, да если еще с потягом… А обратно? Держит, проклятая, не пускает. Вот так же и со всеми, кто хотел прибрать к рукам этот кусок гор.
— А мы? — прервал молчание Александр. — Мы ведь тоже здесь?
— Ну, мы — дело другое! Мы пришли сюда с миром. Дороги прокладываем, дома строим, армию готовим… Несем культуру, одним словом.
— Да неужели? — поднял бровь Нефедов. — А вот этим, — он ткнул пальцем вниз, — вы объяснили, что мы именно ради их блага пришли? Немцы вон тоже несли культуру, и где они? Были и сплыли. Не по зубам им оказались эти горы.
— Знаю я ваши резоны!..
Саша слушал привычную пикировку друзей вполуха, думая о своем…
Престарелый Ахмад-Шах очнулся от спячки в самом начале осени, нарушив сонное течение столичной жизни. Вопреки советам встревоженных дипломатов, король объявил частичную мобилизацию, поставив под ружье почти сто тысяч мужчин, преимущественно, уроженцев северных провинций. Во всеуслышание было заявлено, что его величеству надоело спокойно смотреть, как правители полумятежных восточных провинций, граничащих с Британской Индией, подстрекаемые вечными врагами Афганистана, пытаются разрушить дружбу с великим северным соседом.
Чаша терпения переполнена… Часы мятежников сочтены… Под эти дежурные пропагандистские вопли спешно вооруженная чем придется армия двинулась на врага. И ладно бы только она: «выдрессированные» с таким трудом и вооруженные русским оружием мало-мальски боеспособные части тоненьким ручейком влились в это болото, ни на йоту не добавив ему мощи и тут же потеряв добытые с таким трудом преимущества… К тому же, понукаемый из Санкт-Петербурга, генерал Мещеряков вынужден был, максимально оголив столицу, направить вместе с «туземной» армией большую часть своего корпуса и почти всю технику. Какую поддержку могла оказать пара десятков разномастных вертолетов и собранный с бору по сосенке «бронетанковый полк» — оставалось лишь гадать. Практически лишенная авиационной и артиллерийской поддержки, слабо подготовленная и из рук вон плохо вооруженная (одна исправная винтовка с десятью патронами на троих «сарбозов» давно стала притчей во языцех) армия черепашьими темпами ползла в неизвестность.
На высоте оказалась одна лишь кавалерия. Любо-дорого было посмотреть, как гарцуют на своих превосходных лошадях щеголеватые всадники… Только вот незадача: что-либо значить в современной войне кавалерия перестала добрых полвека назад…
Видимо, чтобы придать значимости своему начинанию, Ахмад-Шах во главе этого воинства поставил не кого-нибудь, а любимого племянника и одного из претендентов на престол Ибрагим-Хана. По Кабулу вовсю бродили слухи, что таким образом старый интриган дает понять всем, и в первую очередь русским, что давно решил стоящую перед ним дилемму и сделал свой выбор. Действительно: кому, как не блистательному полководцу, замирившему мятежные окраины, становиться во главе государства? И мало кто сомневался, что этот последний экзамен принц сдаст на отлично. Ведь, по совести говоря, противник-то у него выглядел еще более жалко, чем королевская армия: толпа ополченцев, вооруженных дедовским оружием и привыкшая к своей горской вольнице.
Примерно так считал и Бежецкий, наслушавшийся рассказов товарищей, отдавших дань «горному сидению» в крошечных гарнизонах, разбросанных по дикой стране, — прежде всего, покойного Еланцева, живописавшего тамошние нравы и обычаи во всех красках. Если обитающих на севере туземцев «дикарями» можно было назвать лишь в сердцах да с большой натяжкой, то южанам это прозвище подходило, как никому иному. А посему не имели они против государственной военной машины, пусть ржавой, не отлаженной и управляемой дилетантом, никаких шансов.
Тесное ущелье наполнилось металлическим лязгом и ревом двигателей: заставляя людей уважительно жаться к камням, катилась краса и гордость королевской армии — танки. Пусть это были всего лишь устаревшие французские «Рено», немецкие «Тигры» и «Ягуары», даже неведомо как затесавшийся сюда одинокий итальянский «Кавальери» — на фоне пехоты стальные чудовища смотрелись очень внушительно. Один за другим танки на ходу разворачивали орудия в сторону наблюдавших за ними с кручи офицеров.
— Салютуют, господа! — хохотнул Зебницкий, подбоченившись.
— Салютуют? — Нефедов покачал головой. — С чего бы это вдруг…
Сразу несколько бронированных машин окутались белесым дымом, и капитан, переменившись в лице, толкнул Сашу наземь.
— Ложи-и-ись!..
Его голос заглушило сдвоенным разрывом, хлестнула шрапнель каменных осколков, остро запахло сгоревшей взрывчаткой.
— Что они делают? — ужом, забыв о щегольстве, подполз к товарищам поляк: он где-то потерял фуражку и не замечал, что по лбу из-под растрепавшихся волос сползает капля крови. — Они там с ума посходили?
— Вы ранены?
— Что? — Зебницкий провел по голове рукой и уставился на перемазанную красным ладонь. — А-а! Ерунда — камешком поцарапало! — отмахнулся он. — Саша! Это ваш радист там, в щели, зарылся? Пусть свяжется со штабом и прекратит этот дурдом!
Бежецкий кивнул и, вжимаясь в щебенку, пополз к скале, где в удобном и безопасном закутке между могучими глыбами удобно обосновался радист — вольноопределяющийся Голотько.
