Девки, кажется, и дышать перестали, задохнувшись от открывшихся видов на их ближайшее будущее. Млава, и та, наконец, сообразила, что дело плохо, когда услышала про розги. Даже Фенька со Стешкой перестали улыбаться и захлопали испуганными глазенками на Анну. Арина успокаивающе кивнула им из-за ее плеча, дескать, все в порядке – к ним слова боярыни не относятся… пока.
«Крутенько Анна с девками, ну чисто, как наставники с отроками… не лишнее ли? Хотя строгость дело нужное. Вон Гринька-то с Ленькой всего за два месяца как возмужали. Даже повадка иная – подтянутые, собранные. Но надо ли так с девками?
Эх, девоньки, вот они, мечты светлые ваши, чем оборачиваются. Ну да, легко ничего не дается, не в сказку попали».
– Ваше дело – только слушаться, а не рассуждать, – продолжала между тем чеканить слова Анна. – Что вам делать – решать я буду! Прикажу нагишом по крепости бегать – побежите! Молча-ать! – рявкнула она уже почти машинально, хотя тишина и так стояла звенящая. – Рот держать закрытым, пока я открыть не велю. Вы – девичий десяток и никак иначе! А в десятке главное – единство! Так что свар между вами не потерплю! Разбираться, кто виноват, мне недосуг. Выпорю всех, кого в том замечу!
И последнее: в Туров поедут не все, а самые лучшие! Молча-ать! – девичий ропот заглох, не начавшись. – Растяп, лентяек, неумех не возьму, дабы и род не позорить, и самой не позориться. Чтобы Туров покорить, надо из кожи вон вылезти, выше головы прыгнуть – вот вы у меня и попрыгаете!
При этих словах Анька побледнела и закусила губу.
«Закончила боярыня? Да, похоже – расслабилась и вот-вот отвернется от них. Но ведь она не объяснила, что им делать, чтобы ей угодить. Забыла? Ай, да не важно. Они сейчас в растерянности и ужасе, а им надо путь показать и надежду дать, чтобы руки не опустили. И Анютка вон вперед подалась, уже и рот открыла, сейчас что-нибудь брякнет и опять влипнет. Анна и так как лук натянутый, даже не дослушает – ударит, а с девчонки уже хватит на сегодня…»
– Дозволь и мне слово молвить, Анна Павловна, – едва опередив Аньку и кланяясь обернувшейся к ней Анне, сказала Арина. Та, кажется, готова была и ей в запале рявкнуть свое уже привычное: «Молча-ать!», – но наткнулась на серьезный и доброжелательный Аринин взгляд и сдержалась. Поняла, что не просто так та влезла сейчас со своим вопросом.
– Говори, – дозволила боярыня. – Им послушать не лишнее.
– Прости, что вмешиваюсь, но вижу, не понимают они еще всего до конца по молодости, кое-кто, поди, и обиделся. А ведь твоя правда – в Турове им поначалу очень нелегко будет, да и замужем обвыкаться придется. Потом в ножки тебе поклонятся за науку и строгость. Но ты уж скажи, сделай милость, как решать будешь, кто достоин окажется, чтобы им знать, к чему стремиться.
Тут, как на грех, Стешка, испугавшаяся за старшую сестрицу – уж больно грозна была боярыня – ойкнув, выронила из рук шуршалку – туесок с сухим горохом. Девчонки уже похвастались Арине, что им его Дударик подарил, вот и не выпускали из рук новую игрушку даже в строю. С перепугу лица у Феньки и Стешки стали совсем несчастными, на глаза навернулись слезы, и девчонки захлюпали носами. Анна повернулась на шум:
– Это что там такое? – но перепуганные детские мордашки отрезвили боярыню, и она сразу убавила суровости в голосе, не желая пугать маленьких. – Вы-то что расстроились? Вас это все не касается. Дайте-ка лучше мне забаву вашу поглядеть.
Она внимательно, будто впервые осмотрела малый закрытый туесок, наполненный сухим горохом – поданную ей Стешкой шуршалку – и с усмешкой показала ее девкам.
– Вот и ответ вам. Чтобы каждая завтра к вечеру себе изготовила такую же, но побольше раза в два. Наберете мешок желудей и возьмете у Плавы гороха. Я и наставники будем вам кидать туда – за провинности горох, за успехи – желуди. А потом и посчитаем, у кого желудей окажется меньше… А будете сами тайком в туеса что-то подкладывать, я горсть гороха сыпану, не пожадничаю. Ясно?
Девки вразнобой закивали, но Анна нахмурилась и снова гаркнула:
– Как отвечать надобно, дурищи сиволапые? Голос пропал? Ясно, я вас спрашиваю?
– Так точно, ясно… – все еще вразнобой загалдели потрясенные новшествами девчонки.
– Не слышу! Ясно?!!
– Так точно! – на этот раз ответ прозвучал почти слаженно. Анна вздохнула и не стала настаивать дальше: видно, сочла, что на первый раз и этого достаточно.
«Ой, совсем боярыня девчонок запугала. Но так, наверное, и надо – дело-то какое невиданное: девок, ровно воинов, учить. Мне вроде и вмешиваться пока не след, но ведь замуж их готовить она собралась, а не в бой…»
Арина про себя решила, что непременно поговорит об этом с Анной при случае, а пока просто прижала к себе все еще испуганных сестренок.
– И еще, – уже напоследок вспомнила Анна, – больше я вас по утрам поднимать не буду. Старшая этим займется – каждый день другая. Она за всех передо мной и ответит. И за проспавших, и за непорядок. И за нерадивость или лень вашу вместе с провинившимися ей отвечать, если не пресечет. Она же с вечера проследит, чтобы в умывальню воду натаскали. А вы ей подчиняться будете, как отроки урядникам: все в этой шкуре по очереди побываете. Ясно?
– Так точно!
Анна оглядела девок, на миг задержалась глазами на Машке, проскочила мимо поскучневшей лицом Аньки и остановилась на Проське:
– Прасковья!
– А?.. То есть, слушаюсь… – поспешно откликнулась та, не слишком, радуясь вниманию боярыни.
– Завтра старшая ты. За подъем и построение тоже ты отвечать будешь. За проспавших и сама без завтрака останешься, если растолкать не сподобишься. Ясно?
– Так точно! – Проська ответила бодро, но на лице явно читалось сомнение – счастья по поводу своего завтрашнего старшинства девка, видимо, не испытывала…
Вот эти-то новшества и лишили девиц аппетита. Даже Плава заметила и встревожилась – уж больно вяло девчонки ковыряли ложками в мисках. Одна Млава уплетала за обе щеки, посматривая голодными глазами в сторону общего котла. Но Анна категорически запретила давать ей добавку.
– И так уже порты на заднице трещат! Чтобы я тебя рядом с кухней не видела! А ну, пошла на улицу!
Стешка с Фенькой хоть и рвались на посиделки со старшими, но заметно клевали носами, устали от новых впечатлений, от беготни и игр. Арина проследила, чтобы они умылись на ночь, уложила спать, а сама поняла, что не заснет. Рано еще, на улице светло по-летнему, до отбоя, как тут называют отход ко сну, далеко, да и маетно как-то на сердце. Не тревожно, как было в дороге или в Ратном, сразу по приезде, когда ожидала решения старшего Лисовина – нет. Скорее, радостно и спокойно, и чувство такое, словно она не в чужом месте, а дома. Сама себе подивилась, но ощущение это не проходило – будто она из долгого странствия к родному порогу вернулась, и не новое вокруг узнает, а забытое вспоминает. И главное – Андрей здесь. Вот он-то и правда – родной и близкий теперь, будто всю жизнь только его искала и ждала.
