Дьяк скривился и с ненавистью поглядел на меня.
«Ну вот я и еще одним врагом обзавелся»,– усмехнулся я, поздравив себя с сомнительным приобретением, но тут же успокоил тем, что их должен иметь каждый приличный человек. Если он, конечно, не размазня.
Купцы, выведенные стрельцами во двор, поначалу даже не поняли, зачем их сюда вытащили. Но потом до них дошло, что на сей раз свобода им достается бесплатно, после чего они попадали в ноги царевичу, благодаря за ласку, милость и за что-то там еще – я толком не вслушивался.
– А этих, Федор Борисович, повели в острог – уж больно опасны,– не забыл я вчерашнего вымогателя и его заступников.
«Кажется, жизнь налаживается!» – радостно подумалось мне после очередного утвердительного кивка царевича, соглашающегося со всеми моими предложениями. Однако чуть погодя выяснилось, что я слегка поторопился с выводами.
– Воля твоя, царевич, но из выбранного десятка одному надобно чуток задержаться,– встал на нашем пути дьяк, мстительно указывая на меня.– Мы-ста с оным, как ты сказываешь, князем...– Он с ироничным видом кашлянул, что в совокупности с выделением последнего слова выражало степень крайнего недоверия к моему титулу, но царевич, по счастью, не обратил на это внимания, лишь поторопив дьяка:
– Ты о деле сказывай, о деле.
– Я и сказываю,– вздохнул Оладьин, сокрушенно разводя руками.– Не завершили мы, стало быть, говорю с оным князем, кой мне отчего-то купчишкой назвался.
Ага. Время намеков кончилось, и дьяк перешел на откровенность. Федор на мгновение растерялся, нерешительно оглянувшись на Квентина.
– А ты мне сказывал...– протянул он.
Тот, поняв, что ситуация выходит из-под контроля, насмешливо хмыкнул:
– Может, у вас на Руси такое и не принято, царевич, но у нас и лорды, и пэры, и светлейшие герцоги не брезгуют заниматься торговлей, и унижением для титула сие не служит. Одначе и в достоинство оный род занятий вписати не можно, а посему, насколь возможно, таковское не выставляют напоказ. А уж ежели угораздит угодить в эдакие места, то тем паче.
– Слыхал? – повеселел царевич, обращаясь к Оладьину.– Потому, коль так назвался, стало быть, надобно было,– поучительно заметил он.
– Да тут не о том речь,– заюлил дьяк.– Иное у меня на уме было. Грамотка-то, вишь, на его прежнее имечко написана – исправить все надобно на ентого, как там его, Феликса, да по новой составить.
– Какую грамотку?! – удивился юный Федор.
– Что он ни в чем не повинен,– пояснил дьяк.– Ведомо мне стало, что нет его вины в учиненном, а потому, чтоб князья и бояре Голицын, да Шереметев, да Пожарский челом твому батюшке не ударили, жалуясь на оного молодца, надлежит все расписать, яко должно. Ты уж не серчай, Федор Борисыч, но службишка моя проклятущая оного требует. Али повелишь, дабы я в нарушение указов твоего родителя, а мово царя-батюшки поступил?
– Да нет, не надобно так-то,– растерянно протянул царевич.– Раз так, тогда... быть по-твоему.– И скомандовал, компенсируя неуверенность: – Тока побыстрее. Мне оного князя нынче послухать желательно.– Он пошел со двора, на ходу бросив мне: – Так я жду тебя в палатах опосля вечерней службы.
Квентин, следовавший в многочисленной свите царевича, на мгновение задержался, оглядываясь на меня и вопрошая взглядом: «Что делать?» Я в ответ лишь недоумевающе пожал плечами: мол, откуда я знаю?
Ну не любитель я экспромтов. Если посижу да взвешу со всех сторон, найду выход из такого завала, что потом сам диву даюсь – как только ухитрился. А вот если надо выдать на-гора что-то сию секунду – тут двояко. Бывает, что, как в случае с моим двоюродным братцем, реакция мгновенная, а бывает...
Словом, тут как раз все прошло по второму варианту – Квентин с царевичем удалялись, а я вслед им только хлопал глазами.
Отчасти успокаивало лишь одно – вроде бы дьяк никого не успел послать, чтобы предупредить людей Голицына о моем освобождении. Да и не станет он теперь этого делать, коли Оладьин собственными ушами слышал слова царевича о том, что наследник престола желает сегодня же переговорить со мной и будет ждать к вечеру.
Когда мы вернулись в допросную, поведение Оладьина вроде бы тоже не свидетельствовало о чем-то плохом. Если бы я собственными глазами не видел визита боярина Голицына, а на следующий день еще и его дворского, то вообще бы ничего не заподозрил. Настораживало одно – неужто Оладьин и впрямь решил только из-за одного моего имени заново переоформить все бумаги?
Дьяк же, ничем не выказывая недовольства, в очередной раз деловито опрашивал меня, как оно все было, и неторопливо надиктовывал писцу – сам за перо уже не брался,– что и как надлежит занести в опросный лист из сказанного. Более того, Оладьин самолично сопроводил меня до крыльца и даже вежливо попросил на прощание:
– Ты, мил-человек, не серчай уж больно-то. Оно, конечно, нехорошо с ими вышло-то,– последовал кивок на часы, по-прежнему сжимаемые мною в руке,– тока и меня понять можно. Трудов эвон сколь, а с деньгой худо, вот и блазнится иной раз. Верно сказываю? – ткнул он в бок стоящего на крыльце стрельца.
– А то ж,– солидно протянул тот.– С деньгой у нас у всех завсегда нехватка.
– Ну то-то,– кивнул дьяк.– Вот я к тому речь и веду – коль что не по нраву пришлось, зла на сердце не держи,– снова заискивающе обратился он ко мне.
– Да ладно, чего там,– отмахнулся я.– Со всяким бывает.– И, сопровождаемый пожеланиями всяческих благ, поспешил к широко распахнутым воротам, надеясь, что мои опасения напрасны.
Однако спустя пару минут, не успев сделать и сотни шагов, я понял, что влетел по-крупному. И гонца дьяк послал, и стрелец поспел, и люди боярина на месте. Что сыграло главную роль – желание отомстить за бесплатно отпущенных купцов или нечто иное – не суть.
Только позже я узнал, что все было еще проще. Дьяк, как оказалось, был ни при чем. Просто доверенный человек боярина Голицына, обеспокоенный постоянными задержками с выпуском меня на свободу, решил выставить пару человек близ объезжей избы, да еще на санях. Так, для страховки. Вдруг дьяк играет нечисто. Увидев, что из ворот выходят арестанты, один из них тут же галопом припустил на боярское подворье, откуда незамедлительно примчалась подмога.
Впрочем, все это неважно. Куда существеннее был тот факт, что меня поджидали за первым же поворотом, причем встреча была устроена грамотно, не прорваться, и путь назад тоже оказался перекрыт.
В глубине души еще теплилась надежда, что поджидают не меня, а кого-то иного, но на веселый вопрос: «Кого ждем, мужики?» последовал лаконичный ответ: «Тебя», после чего надежда тихо скончалась.
Я еще раз огляделся, прикидывая шансы. Спереди десяток, не меньше, сзади – как бы не больше. Да вон и вторая группа выныривает, в которой тоже десятка полтора. Нет, там точно не прорваться.
