Атаманы выслушали его внимательно, согласились с ним, но выводы сделали неожиданные. Ему и Васюринскому запретили участвовать в боях, кроме защиты собственной жизни. Как на море, так и на суше. Никаких морских походов, штурмов вражеских городов и рейдов по тылам противника.
Аркадий так и не понял, чья это была инициатива, но точно не Васюринского. Бедолага выслушал этот запрет как смертный приговор. Нет, куда менее спокойно, чем приговор к любому виду казни, Аркадий в этом не сомневался. Знаменитый куренной кричал, можно сказать, орал, возмущался, требовал немедленной отмены, грозился наплевать (и не только) на все приказы ему, казаку, сидеть в тылу. А какие он при этом взгляды на попаданца бросал… вспомнить страшно. Потом начал жаловаться на судьбинушку и, как наверняка будет со стыдом вспоминать потом, умолял атаманов отменить это постановление. Но атаманы были непреклонны.
– Ваши жизни слишком важны, чтобы ими рисковать! – сказал, как приговорил, Татаринов.
– Ну ладно попаданец хренов, а я-то при чем?! – продолжал кипятиться Иван.
– При том, что ты уже наловчился помогать ему вспоминать важные для нас вещи. Получится ли это у кого другого, Бог весть. Посему постановление для тебя обязательно. И чтоб ты не вздумал баловаться, приняли мы это постановление по просьбе большинства характерников. Это именно они так решили, ну а мы поддержали. Храбрецов у нас и без вас хватает, а других таких людей нет и не предвидится. Понял?
Совсем расстроившийся Иван, как показалось Аркадию, ничего не понял, переживая утрату возможности участвовать в боях. По наблюдениям попаданца, Васюринский был адреналиновым наркоманом и, в придачу, действительно считал своими правом и обязанностью вести казаков своего куреня в бой. Сам Аркадий своей несостоявшейся славы героя не жалел. Наоборот, обрадовался пониманию атаманами важности содержащихся в его собственной голове знаний.
Благо и финансовой необходимости ходить в набеги у него уже не было. Срачкороб наладил выпуск своих изделий, честно выплачивая попаданцу его долю за каждую проданную единицу. Учитывая огромную их популярность и высокую стоимость, только на доход от них Аркадий мог бы жить вполне безбедно. А ведь ему еще перепадало кое-что и от производителей деревянных полукирас. Впереди маячили куда более солидные прибыли от рудников, копей и других изобретений, которые он намеревался вводить в жизнь. Тяги к личному участию в убийствах и грабежах у него не было.
Азак, 3 зуль-хиджжа 1046 года хиджры. (28 апреля 1637 года от Р.Х.)
Тревожно было в Азаке. Не только в халупках городской бедноты, традиционно склонной к панике, но и в домах почтенных торговцев живым товаром, привычным к разнообразным напастям. Это-то было естественно, да и страх был там умеренный. Люди верили в несокрушимую мощь армии повелителя правоверных, знали, что гарнизон недавно увеличен в два раза, стены укреплены, запасы пополнены. Делегация самых уважаемых горожан и купцов из Стамбула, все сплошь – работорговцы, даже набралась наглости требовать от городских паши и сердара немедленных действий по разгону казаков. У них, видите ли, вся торговля стала, нет возможности выполнить заказы, в том числе из дворца султана.
С каким бы удовольствием сердар Ибрагим-бек отдал их дома и дворы на разграбление своим воинам! Но многие из пришедших действительно поставляли товар великому визирю или даже во дворец повелителя. Приходилось извиняться, убеждать в опасности выхода войск в поле, заверять, что как только татары в большом числе явятся на помощь, казаков разгромят и отдадут всех уцелевших высокоуважаемым торговцам (чтоб вам лопнуть от жадности!).
Достопочтенные торговцы могли себе позволить забыть об итогах первой вылазки, а сердар не имел права это делать. Уж очень печально все тогда обернулось для воинов Османской империи. Вспоминать то ночное сражение сердар не любил, но оно само вспоминалось.
Глубокой ночью в бесшумно отворившиеся ворота плотной колонной выбежали 800 воинов, секбанов[29] и азапов и, разделившись надвое, отправились к ближайшим местам землекопных работ. Организуя эту вылазку, сердар рассчитывал, что роющие свои окопы казаки будут вооружены только лопатами, в худшем случае саблями. Но воины пророка практически одновременно наткнулись на засады. Их в упор, чему и ночная темень не мешала, стали расстреливать картечью. Начавших отступление правоверных у места выхода из города ожидала еще одна засада, стрелявшая не менее убойно. Отступление превратилось в паническое бегство, большинство сраженных и раненых имели раны в спину.
Расстреливаемые османы, давя друг друга, пытались протиснуться через предвратный мост к безопасности, когда казаки врубились в толпу сзади. Сердар, организовывавший вылазку и оставшийся ждать ее результатов, скомандовал закрыть ворота, обрекая всех не успевших вернуться на смерть. Нескольких, впрочем, подняли на веревках на стену их товарищи вдалеке от схватки. Но, не отдай Ибрагим-бек тогда такого приказа, казаки ворвались бы в город на плечах отступавших. На все воля Аллаха, только он отмеривает длину жизни для всех людей.
Вылазку, естественно, объявили великой победой. Потери врага исчислили в тысячи. Проведенная с вернувшимися воинами воспитательная работа дала результаты. Они сами предпочли числиться победителями, сразившими каждый не менее десятка врагов. Панических слухов тогда избежать удалось, но воины в крепости все отчетливее стали понимать сложность положения осажденного города.
Не добавляла оптимизма морская блокада, в которую, вероятно, попал Азак. Ни одного прибывшего из метрополии судна за две недели. Других причин, как перехват их казаками в море, сердар не видел. Если вспомнить, что крымский хан Инайет-Гирей в последнее время игнорирует приказы из Стамбула и приход его войск на помощь весьма сомнителен, то складывалась совсем печальная картина. Оставалось полагаться на милость Аллаха, потому как никто другой помогать осажденному городу не спешил.
Поэтому тревога прочно поселилась в сердцах главных защитников Азака и его руководителей. Невиданные, да и неслыханные никем змеистые окопы с трех сторон подобрались к городским укреплениям. То есть в любой момент казаки, как шайтаны из коробки, могли выскочить из земли прямо возле рва. Которые в местах подхода этих иблисовых измышлений уже не были серьезным препятствием. В последние две ночи пленные османы, умолявшие не стрелять в них, завалили их вязанками мокрого, обмазанного глиной хвороста. Защитники города, естественно, стреляли, бросали горшки с порохом, сами то и дело поражаемые выстрелами казаков. Рвы же забрасывались частично из подземных подкопов, потому под выстрелы попадали только мусульмане. Многих из них удалось убить, но казакам от этого было не холодно и не жарко. Последним препятствием для них оставались стены и храбрость их защитников, готовых отдать жизнь в борьбе с неверными.
