Впрочем, на счет это не влияло — шары катились куда надо, и после трех верных и простых я забил пятый по счету, как будто случайный, рикошетом от стенки.
Теперь диспозиция стала достаточно сложной, чтобы противник мог воспользоваться моим промахом и с одного захода окончить партию. Ни с его, ни с моим классом игры, нельзя было вероятно рассчитывать на скорую и легкую победу.
Так и случилось. Очередной мудреный шар я не забил. Профи, имея только два очка против моих пяти, бросил валять дурака и сумел сравнять счет. Честно говоря, такого я от него не ожидал. Шары он взял очень трудные.
Трактирные посетители всей массой следили за игрой. Было непривычно тихо, только из соседнего зала слышались два громких пьяных голоса. В принципе, я мог бы попытаться окончить партию за один подход, но позиция была настолько сложной, что удайся мне забить подряд три шара, весь спектакль развалился бы под тяжестью «неопровержимых доказательств».
С другой стороны, профи мог кончить партию с любой моей подставки. Я рискнул, сделал дурацкий удар, на самом деле так называемый «отбой», после которого шары расположились таким образом, что забить очередной шар мог бы только настоящий мастер.
Сопернику ничего другого не оставалось, как вступить со мной в позиционную борьбу или рискнуть, что он на свое несчастье и сделал. Однако пить шампанское ему не пришлось. Попасть в лузу получилось, а шары расположились на поле так, что я смог окончить партию на одном «везении», без демонстрации хорошей игры.
Потрясенная публика наблюдала, как провинциальный придурок засовывает в свой портмоне целое состояние. На моего противника было жалко смотреть. Он следил за уплывающими деньгами с таким нескрываемым ужасом, что я обеспокоился за его рассудок.
— Не дадите ли вы мне, сударь, реванша? — трясущимися губами спросил он.
— Извольте, — легко согласился я. — Какова ваша ставка? Давайте по две тысчонки?
— Давайте-с, — засуетился профи, — только-с, наличных у меня с собой нету-с, извольте-с, под честное слово-с.
— Ну, что вы, голубчик, как вам не стыдно такое предлагать. Мы ведь даже-с не знакомы-с. Обеспокойтесь призанять у приятелей.
— Так вот беда-с, ни у кого с собой нет-с такой наличности-с, — промямлил он.
— Ну, на нет и суда нет, — успокоил я. — Как-нибудь в другой раз сыграем. Может, кто из господ желает партийку?
Желающих почему-то не оказалось. Я расплатился с трактирщиком за ужин и аренду стола, щедро дал «на чай» половому и полюбопытствовал, где в заведении находится нужник. Это слово только-только входило в обращение. О «туалете» на Руси еще не слыхивали.
Иван, во время игры со стороны наблюдавший мои выкрутасы, пошел следом, прикрывая меня с тыла, и мы удалились через черный ход, «по-аглицки» не прощаясь, дабы не будить у присутствующих нездоровых фантазий по поводу пухлого бумажника.
Пока молва об удачливом лохе не успела широко распространиться в узких кругах столичных игроков, я в тот же вечер сделал еще два набега на мастеров кия, с таким же оглушительным результатом. После чего перестал на время посещать питейные заведения с бильярдными столами.
За один вечер мне удалось поправить свое материальное положение, и жизнь в Петербурге сделалась не такой тоскливой. Первым делом после выигрышей, я посетил портного и сапожника, где оставил около тысячи рублей, зато вскоре сделался вполне «петербургским денди».
Петербург 1799 года был большим, для своего времени, городом, численность его постоянного населения составляла 220 тысяч человек. Кроме местных жителей, как и в любой столице, здесь толклась масса пришлого люда непонятного звания и состояния, в том числе 25 тысяч иностранцев. Поэтому, несмотря на то, что многие жители с чадами и домочадцами разъехались по имениям и летним дачам, посетителей в злачных местах хватало.
Меня многолюдство устраивало из-за боязни привлечь к себе ненужное внимание. Пока всё складывалось удачно, и никто не обращал на меня внимания, хотя, думаю, в провинциальном городе с таким как в Петербурге числом жителей, я непременно заинтересовал бы компетентные органы. Как я ни старался казаться таким как все, но всё-таки отличался от среднестатистического обывателя хотя бы редким для этой эпохи ростом.
Постепенно я начал перенимать манеру поведения золотой молодежи. Переодевшись в хороший костюм самого наимоднейшего покроя, натянув на свои ручищи с трудом подобранные лайковые перчатки, почти слился с узкими народными массами, прожигающими жизнь и состояния.
Теперь я не казался белой вороной в дорогих заведениях и смог свести несколько казавшихся полезными знакомств с офицерами престижных полков, участвовавших в охране императорского дворца.
Однако вскоре выяснилось, что ни новые знакомые, ни ставший мне почти другом и частым собутыльником Преображенский сержант Афанасьев, которому я помог в драке, ничем быть мне полезными не могут.
Золотая молодежь говорила о чем угодно, только не о службе. Причем это «что угодно» было однотипно: пьянки и женщины.
Вволю наслушавшись пикантных историй о молоденьких женах вельможных стариков и их пылких юных любовниках; тайных борделях; смертельных попойках; выкраденных богатых невестах, и прочего романтического вздора, даже не пытающегося быть похожим на правду, я потерял интерес к лейб-гвардейскому офицерству и, по совету Ивана, поменял имидж и питейные заведения.
Теперь, вместо модных рестораций, я начал посещать средней руки кабаки и трактиры, которые облюбовали мещане и мелкие чиновники.
Оказалось, что они много больше интересуются политическими перипетиями и дворцовыми интригами, чем представители бомонда. Правда, в подслушанных мною разговорах было так же мало подлинных фактов и так же много пустых домыслов, как и в наше время.
Местами моего частого времяпровождения были и ресторации на другом конце Невского проспекта, вблизи Зимнего дворца. Я умеренно покучивал, пытаясь завести знакомства с царской прислугой. Отличить дворовую челядь, даже если она одета в статское, можно было по «понтам» и высокомерию.
Снобизм маленького человека, имеющего возможность запросто лицезреть сильных мира сего, — забавная штука. Стоит только проявить интерес и уважение к такому «приближенному к телу», как полотер или кухонный мужик начинает раздуваться от гордости и собственного неутоленного величия. В основном мои «новые друзья» оказывались врунами и мелкими авантюристами, зарабатывающими свой дармовой стакан водки у легковерных провинциалов, желающих хоть как-то прикоснуться к сильным мира сего. Однако, в конце концов, мне повезло. В грязноватом трактире Прохорова недалеко от Воспитательного дома, я познакомился с настоящим истопником из дворца.
