— Я никогда не продавалась женщинам! — Аш развернулась, неловкая в своем металлическом панцире. — Я спала с мужчинами, но никогда — со скотом и с женщинами. Как ты можешь?
Опешившая Маргарет пролепетала:
—Он — женщина…
На что Флора, уже накинувшая плащ с капюшоном, ответила:
— Так и есть, храброе сердечко. Если тебе нравится жизнь бродяги, наш отряд не хуже других.
Аш хотелось рявкнуть, но она смолчала, потому что шлюшка задумчиво потерла подбородок:
— Что за жизнь среди солдатни… И потом, послушать его… ее, то есть мне с вами нельзя, так ведь?
— Не знаю, моя сладкая. До сих пор я женщин у себя не держала.
— Ты зайди сюда еще разок, перед отъездом. Тогда я и отвечу. — С поразительным самообладанием Маргарет Шмидт аккуратно переложила лютню и хлеб на дубовую табуреточку. — Чего ты ждешь? Матушка пришлет ко мне следующего либо сдерет с тебя двойную плату.
Аш не стала дожидаться прощального поцелуя — хотя шлюхи ведь не целуются, подумала она.
Она развернулась и потопала вниз по узкой лестнице, мимо приоткрытых дверей, за которыми мелькали мужчины — кто с бутылкой, кто со шлюхой, — в нижнем зале остановилась и развернулась, чуть не выпустив кишки своему лекарю острым краем стального налокотника.
— Ты, черт тебя подери, соображаешь, что делаешь? Тебе полагалось заводить знакомства с медиками, выпытывая профессиональные секреты!
— Почему ты думаешь, что я этим не занималась?
Одной рукой Флора привычно проверила наличие пояса с кошельком и кинжалом, другой все еще прижимала к груди кожаную флягу.
— Я здесь надыбал в жопу пьяного личного лекаря калифова кузена. Он мне сказал по секрету, что у калифа Теодориха рак, он и месяца не проживет.
Аш тупо смотрела на нее, почти не понимая смысла слов.
— Видела бы ты свое лицо, — засмеялась Флора, снова хлебнув из фляги.
— Чтоб тебя, Флориан, ты дерешь женщин!
— Флориану и полагается драть женщин. — Она заправила под обрамлявший ее длинное лицо капюшон короткую прядь. — Было бы не совсем удобно мне иметь дело с мужчинами, верно?
— Я-то думала, ты просто заплатил, чтобы получить на время комнату и поговорить с ней! Я думала, это просто фокус, чтобы поддержать твой маскарад!
Лицо Флоры смягчилось. Она погладила Аш по изуродованной шрамами щеке, отбросила пустую бутылку и натянула перчатки, чувствуя прокрадывающийся из-за двери морозец.
— Милый Христос! Если мне позволено выразиться на манер нашего великолепного Роберта — не будь такой тупой задницей!
Аш скорее выдохнула, чем выговорила:
— Но ведь ты женщина! И с другой женщиной!
— Анжелотти тебя не смущает?
— Но ведь он…
— …мужчина, с другими мужчинами? — закончила за нее Флора. Губы ее дрожали. — Аш, ради Христа!
Пожилая сухолицая женщина в чепце вышла из кухни.
— Эй, молодцы, вы девочек ждете или мое время тратите? Прошу прощения, сэр рыцарь! Все мои девочки очень чистенькие. Не правда ли, доктор?
— Отличные девочки! — Флора подтолкнула Аш к двери. — Как только мы покончим с делами, я провожу милорда к вам.
За дверью Аш сперва ослепила холодная тьма, потом блеск факелов, так что она едва разглядела мальчишку, подведшего Флоре гнедого мерина. Сама она быстро взобралась в седло Счастливчика, открыла рот, чтобы заорать, и закрыла его не зная, что сказать. На лице Флоры не наблюдалось и тени раскаяния.
— Годфри, наверно, уже во дворце, — Аш шевельнулась, пуская Счастливчика медленным шагом. — Фарис там. Поехали.
Мерин Флоры вздрогнул и вскинул голову. Большая амбарная сова беззвучно пронеслась над самой головой лекаря.
— Смотри, — Флора указала вверх. Аш задрала голову, глядя на крутые черепичные крыши.
Она редко обращала внимания на полное жизни летнее небо. Теперь под каждым карнизом, под каждой застрехой набились стаи ищущих тепла птах: голуби, галки, вороны и дрозды, нахохлившиеся от. холода. Сойки, ласточки, воробьи забыли о привычных птичьих ссорах и мирно делили убежище с соколами, коршунами и ястребами. Низкий тревожный гомон висел над стаями. Белые струйки помета стекали по балкам и штукатурке.
А над городом висели невидимые в темноте черные тучи.
Несмотря на изданный визиготами указ, ограничивающий численность любых эскортов шестью стражниками, городской дворец Базеля был набит битком. Внутренние помещения провоняли сальными свечами и объедками грандиозного пиршества, а также духом двух или трех сотен потных тел, втиснутых в пространство между столами в ожидании удобного момента поднести петицию сидевшему под высоким балдахином вице-королю.
Визиготского генерала нигде не было видно.
— Дырку в небе, — ругнулась Аш. — Где ее носит?
Высокие сводчатые потолки, под которыми свисали полотнища знамен кантонов, чернели от копоти. Аш скользила взглядом над огоньками светильников, по лицам людей в высоких фетровых шляпах-колпаках по европейской моде. Впрочем, большая часть собрания носила визиготские туники под кольчугами: харифы, квахиды и воины их охраны. Но Фарис отсутствовала.
Аш пониже надвинула забрало, оставив на виду только кончик носа да рот; серебряные волосы скрывались под шлемом. Под полным доспехом фигура женщины далеко не очевидна, а уж уловить сходство со знакомой фигурой генерала точно никому не удастся.
Вдоль стен, подобно служителям, выстроились големы: безглазые фигуры цвета обожженной глины с блестящими суставами. Их каменная кожа потрескивала от жара камина. Привстав на цыпочки, Аш рассмотрела за спиной визиготского вице-короля такую же каменную фигуру — но не это поразило ее: в визиготском правителе она, к своему изумлению, узнала Даниэля де Кесаду — а на ладони голема, как на подставке, покоилась «медная голова», с которой де Кесада то и дело совещался.
Флора прихватила кубок с подноса одного из слуг, пробегавших мимо, отхлебнула и не поморщилась — ей все равно, хоть местное, хоть заморское…
— Как вы только разбираетесь в этой толпе? Медведи и лебеди, быки с единорогами, горностаи… настоящий зверинец!
Аш-то довольно было беглого взгляда, чтобы опознать гербы Берна и Цюриха, Невшателя и Солотурна, Оренбурга и Ааргау… чуть не все лорды швейцарской конфедерации… или как там называют лордов в Лиге Констанцы… все с одинаково непроницаемым выражением лица. Разговоры велись на швейцарском немецком, по-итальянски, по-немецки; но основная беседа — и выкрики из-за верхнего стола — по-карфагенски. Или на северо-африканской латыни, когда визиготские амиры и квахиды вспоминали о хороших манерах — на что у них не было особых оснований.
Где же ее теперь искать?
