– Какое-нибудь дело? – спросил Логос, занимая ложе напротив префекта вигилов. – Угадал.
– И какое именно?
– Ты можешь прикончить Бенита?
– Нет.
– Почему?
– Бог не объясняет людям своих поступков. Люди их толкуют каждый как понравится.
– Однако ты спас императора от убийц.
– Я обещал защищать Постума Элию. Устранить Бенита я не могу.
– Это просто – пришить подлеца и спасти Рим.
– А Рим хочет этого спасения? Убью Бенита – его место займет Блез. Сейчас у нас умный подлец, будет жестокий дурак.
– А не можешь ты устроить как-нибудь так, чтобы это место занял Флакк?
– Не могу. Такое желание не заклеймить никому. Ни богу, ни человеку.
– Раз не можешь – тогда выпьем с горя. Что тут у тебя? – Курций взял со стола золотой бокал. – Запах изумительный. Не фалерн, но пахнет приятно. – Курций медлил. – Это она? Да?
Логос кивнул.
– Я не ослепну? Говорят, выпив это, можно ослепнуть.
– Это сейчас ты слеп. А выпив, прозреешь.
– Двадцать лет я ждал этого и боялся.
Курций помедлил и сделал глоток. Отставил бокал. Несколько секунд лежал с закрытыми глазами.
– Твое питье похоже на отраву. Теперь я буду смотреть на мир твоими глазами. Голубая сфера переместилась внутрь меня. И я должен каждый миг охранять ее и беречь. Но я человек. Что я могу? Зачем ты дал мне эту отраву, Логос, обнимающий весь мир?
– Это не отрава, – сказал тихо Вер. – Это пища богов. Побудь немного богом, Курций. Ты этого достоин.
Глава VI
Июньские игры 1977 года
«Сенат постановил, чтобы преторианская гвардия присягнула не только императору, но и диктатору Бениту.»
«Сегодня в священно долине Олимпии, обсаженной оливами, открываются Олимпийские игры, которые продлятся пять дней. Бег, борьба, метание копья, диска, состязание колесниц – по-прежнему главные виды состязаний Олимпиады. Италия, как всегда, рассчитывает на самое большое количество венков из священной оливы.»
«Акта диурна», 10-й день до Календ июля [87]
I
Он ждал ее с утра. Она приходила регулярно раз в десять дней, приносила деньги и корзину с яствами. Сегодня был такой день. Кумий побывал в термах и у цирюльника, купил новую тунику. Сегодня был его день – он знал это. Едва Верма вошла, Кумий схватил ее за руку и подвел к столу.
– Сегодня у нас будет пир! Я закончил библион. О счастье! Вот он! – Кумий схватил рукопись и прижал к груди.
Потом бросил папку на кровать, зубами вырвал пробку из темной бутыли и наполнил новые хрустальные чаши.
– Выпьем, чтобы он был бессмертен, как боги.
– Выпьем, – согласилась Верма.
Он обнял ее за талию. Она могла бы задушить его голыми руками, если бы захотела. Но не захотела. Вместе они рухнули на кровати. Листы рукописи лавиной хлынули на пол. Бесчисленные страницы, испещренные черными знаками литер. Клейменные страницы. Клейменные тысячами и тысячами желаний, готовыми к исполнению…
– Верма – ты хоть знаешь, что это такое – исполненное желание? – Он хохотал между поцелуями. Она тоже.
«Если она меня задушит, – подумал Кумий, – я умру счастливым.»
Но Верма не стала его душить, и он не умер.
Он разбудил Верму ночью. Стоял голый, прижимая к груди ворох страниц.
– Что? – не поняла она и щурясь со сна, потянула простынь к подбородку. – Ты о чем?
– Отнеси эту рукопись центуриону Марку Пробу.
– Проб давно не центурион. Он подал в отставку.
– Неважно. Отнеси ему рукопись. Он – честный человек. Честный и смелый. Я не могу переправить рукопись в Альбион. А он сможет.
– Ты толкаешь его на измену Риму?
Кумий затряс головой.
– Это не измена. Служить Бениту – измена. Сказать правду – долг того, кто любит Рим. Сказать правду о будущем – долг того, кто предвидит. Проб – умный человек, он это поймет.
– Но я давала присягу.
– Кому? Риму и императору. Но не Бениту.
– Ты ошибаешься. Гвардию заставили присягнуть лично Бениту. Как раз сегодня.
Кумий беспомощно моргал, глядя на Верму. Он не слышал о таком безобразии? Совсем одичал на своем чердаке. Как сенат дозволил такое или… в Риме уже нет сената?
– Безумцы… идиоты… – Кумий, ошарашенный этой новостью, плюхнулся на кровать.
– Я передам рукопись Пробу, – неожиданно согласилась Верма.
– Как? А присяга?
– Я ведь не читала рукопись. И к тому же свобода слова еще не отменена.
– Формально, а на самом деле…
– Я присягу тоже давала формально, – перебила его Верма. – Только не говори, что там написано.
– Логично, – Кумий ухмыльнулся и тут же тяжело вздохнул. – Свобода слова… как легко Рим готов от нее отказаться. А ведь еще Диоген считал, что лучше свободы слова ничего нет.
– Не знала, что ты киник!
Кумий обвел рукой чердак:
– А кто еще кроме киника согласится здесь жить?!
II
Префект Курций понимал, что безумно рискует. Но это понимание жило где-то на дне сознания, заглушаемое куда более сильным чувством – азартом схватки. Неважно, что схватка безнадежна, и все силы у противника. Разве это имеет какое-то значение? Главное, что справедливость на стороне Курция.
Он искал очень долго. Вынюхивал, выискивал, по крупицам собирал сведения. По ночам ему снилось, как он входит в крошечный убогий домишко где-нибудь в пригороде, и с койки ему навстречу поднимается немолодой человек с бледным лицом и бегающим глазками. Он так часто видел это в мыслях, что когда наяву он распахнул дверь и увидел этого человека, его охватило разочарование.
«Вот все и кончилось. Дело ты сделал. А теперь остается только проиграть».
С этой мыслью о проигрыше он придвинул колченогий стул и сел. Человек продолжал стоять, уронив длинные, переплетенные узлами вен руки.
– Почему ты не уехал из Италии, Котта? – спросил Курций.
Голос его звучал устало. И немного зло. Его злило, что на этого чудака ушло столько времени! Чуть-чуть бы раньше… А теперь просто не успеть победить.
– Все равно бы нашли.
– Ты мне расскажешь про Бенита?
Котта вздрогнул всем телом:
– Ты знаешь, совершенный муж?
– Разумеется. Я все знаю.
– Он заплатил мне, чтобы я ушел из дома в то утро. Я его ненавидел. Но такая сумма, такие деньги… – Котта вздохнул.
– Значит, ты предал Элия?
– Не его, – поспешно замотал головой старый слуга.
– Марцию.
– Она всего лишь конкубина.
– Ты ее не любил?
– Истеричка. – Котта брезгливо скривил губы.
Курций кивнул:
– Теперь тебе придется выступить в суде.
Котта отрицательно покачал головой.
– Качать головой можешь сколько угодно. Все равно некуда тебе деться. Ошибки трудно исправлять. Но приходится.
– Бенит меня убьет.
– Разумеется. Но ты выступишь. Тогда у тебя есть шанс спасти свою шкуру. – Курций и сам не верил, что такой шанс есть. Но что заставляет его драться? Быть может, то проклятое питье, что дал ему Логос? – Иначе тебя убью я.
– Одними моими показаниями не свалить Бенита, – заметил старик.
– А это уж не твое дело, – огрызнулся Курций.
«Меня посчитают идиотом… Современники. И потомки. Но я не могу остановиться. С этим ничего не поделаешь. Увы».
Глава VII
Июльские игры 1977 года
«У жителей Альбиона нет ни подлинной науки, ни подлинного искусства».
«Голос старины», этот продажный прислужник сенатора Флакка, финансируемый на средства из-за границы, оскорбляет Рим и нашего любимого диктатора».
«Акта диурна», 8-й день до Календ августа [88]
I
Кумия сбросили с кровати на пол. Он не сразу понял, что произошло. Лишь когда подбитая гвоздями подошва впечатала в пол его лицо, до него дошло – явились исполнители.
– Мерзавец! – Мощная рука вздернула его с пола и ткнула в лицо мятые скомканные страницы. Рукопись? Ужас прошил тело насквозь. И тут понял – не рукопись, нет – от бумаги, дешевой и мягкой, исходил восхитительный запах типографской краски. Книга! Кто мог подумать, что именно так ему сообщат о долгожданном издании!
– Ты как видно еще не пробовал касторки с бензином! – бушевал исполнитель. – Так попробуешь!
Железные пальцы выпустили тунику, Кумий шлепнулся на пол. Дрожащими пальцами взял комканную книжку. Развернул. Его библион. Значит, Проб все-таки передал рукопись. Отпечатано в Лондинии… Анонимно. Но исполнители все равно прознали. Замечательно… отпечатали… читают… смеются… плачут… и теперь уж точно убьют… теперь уж точно… Только бы не пытали… он так боится боли… он все скажет… и про Проба… про всех… Но он не хочет… не должен… О боги! Спасите!.. Кто-нибудь! Спасите… О боги! Куда же вы смотрите, или не смотрите вовсе?!
Его впихнули в вонючий фургон и повезли. Он старался не думать. Он готов был на все – все рассказать – сдаться, выдать все имена. Силы мгновенно его оставили. Потом он вспомнил про Верму и Марка Проба. Придется их выдать. Но это невозможно. Но как же… как же… неужели он вынесет пытки в застенках… он не сможет…
