От эскалаторов коридор шел в высокий овальный зал усыпальницы, по стенам которой нисходящей спиралью шла смотровая галерея, закрытая пластинами толстого бронестекла и облицованная снаружи белым мрамором. В центре зала, на двухметровом постаменте из красного гранита стоял огромный овальный саркофаг, прозрачный, с гнутыми стеклами; было видно, что внутри него расположен второй саркофаг, граненый, с толстыми прямыми стеклами, повторяющий своими очертаниями наружный, а внутри него, в свою очередь — овальный стеклянный колпак. Никаких украшений или надписей не было заметно; ничего излишнего не должно было отвлекать взгляд от того, что находится внутри. Пола не было видно: постамент уходил в слегка колышущийся от неощущаемого за стеклами ветра ковер цветов. Казалось, саркофаг плывет по живому озеру из распустившихся разноцветных бутонов.
"Так вот отчего в метро цветы!" — догадался Виктор. "Это, наверное, тоже часть программы".
Пространство мягко заливал свет, струящийся сверху, из-под голубого хрустального — уже в прямом смысле этого слова — купола. В лучах этого света Виктор заметил порхающих бабочек. Все это было совершенно непохоже на скорбный кубистический авангард Мавзолея Ленина; здесь все дышало продолжением жизни. Невольно вспомнилось лермонтовское:
"Но не тем, холодным сном могилы
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша, вздымалась тихо грудь…"
И в центре всего этого светлого умиротворения и тихой радости жизни лежал Он.
Сталин выглядел таким же, как в знакомой Виктору кинохронике — в те времена, к счастью, не было фотошопа и художественная ретушь была доступна в основном для официальных портретов. Это сейчас можно и видеозапись раскрасить, и гламур навести, а в будущем, наверное, многоядерные процы позволят лакировать прямой эфир и автоматически править ляпы общественных деятелей. Здесь же разница между оригиналом и лицензионными копиями была минимальной — разве что Сталин выглядел немного похудевшим, то ли в результате болезни, то ли так действовал биостаз. Лежал он в скромном довоенном френче, даже не новом, безо всяких орденов.
Виктор поймал себя на мысли, что глядя на, строго говоря, не умершего Сталина, он испытывает прежде всего любопытство. Это примерно как в египетском музее туристам показывают саркофаг фараона и они если и трепещут, то от осознания того, что видят нечто необычайное, уникальное, чего больше нигде на свете нет. И мало кому дела до того, кем был этот фараон. Может, он был прогрессивным и прорыл каналы для орошения пустыни, чем спас тысячи людей от голода, а может, заморил сотни рабов на строительстве пирамиды, а может, и то и другое вместе. Важно другое. Важно, что этот саркофаг — словно дверь, войдя в которую, есть шанс познать жизнь иной эпохи.
Виктор слегка скосил глаза на окружающих, стараясь понять, что же они чувствуют при встрече со Сталиным. Он ожидал увидеть все что угодно — обожание, религиозный восторг, печать неизбывного горя, может, у кого-нибудь даже злорадство. Однако практически на всех лицах было отражено облегчение. Создавалось впечатление, что люди приходили сюда, устав от каких-то проблем или спросить совета — и здесь, увидев воочию, что Сталин жив, обретали в себе силы существовать и бороться. Жить легче, когда знаешь, что есть к кому прийти.
Конечно, в этом всем был элемент сказки. Виктор даже понял, какой сказки — о мертвой царевне и семи богатырях. Хрустальный гроб и ожидание счастливого конца, когда тот, кто спит вечным сном, оживет и проснется.
Но каждая сказка для чего-то нужна.
Здесь не было шока, охватившего всю нашу страну в пятьдесят третьем.
Здесь не было задавленных на похоронах.
Ну почему у нас не могли до подобного додуматься?
Галерея сделала последний виток и медленный людской поток понес Виктора и Осмолова в коридор к эскалатору. Виктора снова поразило, какие у всех вокруг светлые лица.
А может, здесь все просто обретали надежду, что наука скоро научится синтезировать криопротектор в любых нужных для общества количества, и каждый доживет до дня, когда и он может вместо смерти отправиться в путь в далекое и счастливое будущее, где получит вечную жизнь, мир без войн, болезней, потерь близких и друзей… Кто знает?
Они благополучно забрали свои вещи и вышли из прохода в Мавзолей. Дворец Советов возвышался над ними на недосягаемой высоте, кинематографически сияя в движущихся голубоватых лучах зенитных прожекторов.
— Ну, я теперь к своим заскочу, они недалеко тут живут, — сказал Осмолов, — а вы еще успеете на вечернюю обзорную экскурсию по Дворцу. Встретимся у поезда.
И он поспешил в сторону входа в метро. Виктор направился к главному входу, где надеялся спросить, где собираются на экскурсии, но тут перед ним вырос подтянутый милиционер в чине старшины.
— Прошу прощения, гражданин. Ваши документы, пожалуйста.
"Ну вот, наконец-то и удостоверение пригодилось" — подумал Виктор. "Интересно, а тут у иногородних проверяют документы или по иному признаку?"
— Пожалуйста. — Он с безразличным видом достал и показал в развернутом виде красную книжечку с тисненым щитом и мечом.
— Гражданский эксперт МГБ Еремин, — прочел старшина и сличил фотку. — Все в порядке, извините за беспокойство!
Старшина откозырнул. Виктор засунул удостоверение обратно и уже собрался идти, как услышал за своей спиной голос.
— Эксперт Еремин? — Виктор повернул голову, сзади стояли двое человек в темно-серых двубортных пальто, один из которых держал удостоверение той же формы, что и у Виктора. — Кулигин, подполковник МГБ. Вам надлежит следовать с нами.
— Извините, а… — начал было Виктор.
— Это приказ.
— Есть следовать с вами! — Кулигин рукой указал направление в сторону угла здания. — Товарищ подполковник, разрешите поставить в известность майора Ковальчука, согласно ранее полученным указаниям?
— Нет необходимости.
"Чего-то произошло?" — ломал голову на ходу Виктор. "Срочный вызов?"
За углом здания стояла черная, полированная, как рояль, "Мечта" с зашторенными окнами заднего салона. Кулигин открыл заднюю дверцу, сел и дал знак рукой Виктору.
Лимузин внутри оказался просторным, как "Чайка", несмотря на явно меньшие размеры. В заднем салоне здесь было пять мест на двух диванах, обращенных навстречу друг к другу. Впереди, между колесными нишами и спиной к движению, разместился малый диван, на котором сидело с непроницаемыми лицами двое в штатском; задний диван был трехместный и Виктор оказался на нем посередине, между Кулигиным и его спутником. Впереди, за стеклянной перегородкой, виднелись два места, которые занимал шофер и еще один человек в таком же темно-сером пальто.
"Это арест, что ли?" спросил мысленно себя Виктор. "Не, подполковник — слишком роскошно для такого. И пестик не забрали. Или, наоборот, телохранители? Опять, неясно, с чего такая честь и товарищ в звании подполковника. Или у них меня два ведомства не поделили? И на улице меня пасли, и подполковник был нужен для того, чтобы меня от них выдернуть, как Штирлиц радистку Кэт из роддома? Недаром он был против того, чтобы Ковальчуку сообщить. И если да, то что они переиграли? Черт, никакой информации, одни домыслы."
Взревел мощный мотор. "Мечта" резво взяла с места, съехала по наклонному пандусу, врубила яркие фары дальнего света — Виктору сначала даже показалось, что они галогеновые — и, взвизгнув шинами, с ускорением рванула по проспекту, чем напомнила скорее "бэху", чем что-нибудь вроде "Волги" или "ЗИМа".
"Ничего себе! Из будущего они, что ли, ее сперли?"
В душе Виктора победил инженер, и он полностью ушел в изучение еще одного чуда, которое ему встретилось за сегодняшний день. Салон был отделан натуральной кожей и деревом, и в него были аккуратно вмонтированы динамики, так что они неслись вперед по ночной Москве под бравурный фокстротик "Любимый ученик" (или "ученица", Виктор точно не помнил), чем-то напоминающий мелодией "Фишку номер один" Клячкина. Коробка точно была автоматической на гидравлике — водитель не отрывал обеих рук от руля. Справа от переднего дивана над нишей колеса виднелся аппарат с телефонной трубкой и рядом лампочек, цифр и кнопок; слева было тоже что-то вроде пульта, а за стеклянной перегородкой между креслами из салона был виден экран автомобильного телевизора.
Из-за того, что во втором салоне окна были зашторены, кроме, стеклянной перегородки, Виктор никак не мог сориентироваться, где и куда они едут, и чувствовал только скорость по мельканию огней и плавным, но стремительным виражам, которые они закладывали на поворотах, и из-за которых его кидало то на подполковника, то на его спутника. Они мчались, практически не снижая скорость и не останавливаясь на перекрестках; один раз Виктор заметил впереди, как зеленый светофор сменился сначала на желтый, но потом, словно испугавшись, вдруг сделался обратно зеленым.
