Старлей облизал пересохшие губы — он тоже болел после вчерашнего застолья в честь Дня Победы:
— Буду.
Хозяин щедро плеснул терпко пахнущей жидкости в два граненых стакана. Они синхронно влили в себя обжигающее лекарство. Некоторое время офицеры хрустели яблоком. Вскоре теплая животворная волна достигла истерзанного похмельем мозга. Хозяин блаженно закурил, развалившись в кресле:
— Значит, опять петухов валить начали? Кто же это у нас пидоров так невзлюбил?
— Не могу знать, Владислав Борисович, — ответил старлей, слегка порозовев от принятой дозы спиртного. — Ведь так и не доказано, что их кто-то валит. Может эпидемия какая?
— Сплюнь! Не хватало нам еще и карантина! И что, опять никаких ран?
— Никаких! Ни колотых, ни резанных, ни рубцов от удавки… Ни-че-го!
— Этого «ничего» у нас уже складывать некуда!
— Так давайте их закопаем, от греха подальше…
— Умный слишком? — неожиданно рассвирепел подполковник. — Ответа из министерства дождаться надо! Не дай бог, комиссию пришлют! Расследование свое устроят о причинах такой высокой смертности в лагере!
— А может это действительно болезнь? — продолжал гнуть свою линию Филиппов. — Как бы нам самим того… не заразиться!
— Ты это брось, панику разводить последнее дело! Кукушкин ведь никакой болезни не обнаружил. А он все-таки дипломированный специалист. Врач широкого профиля…
— Да знаю я его профиль, да и анфас тоже! — скорчил кислую мину старлей. — Он у него со всех сторон одинаков — на бутылку похож. Коновал он, а не дипломированный специалист! У меня месяц назад желудок скрутило… Да так сильно. Язва, наверное. А он мне…
— Ладно, хватит! — повысил голос Хозяин, которому надоело выслушивать бесконечные жалобы подчиненного. — Давай лучше посмотрим, чего он по остальным смертельным случаям отписал. Возьми у Лариски копии заключений, и ко мне.
Филиппов выскочил из кабинета и вскоре принес копии заключений. Хозяин погрузился в чтение, с трудом разбирая каракули капитана Кукушкина.
— Чего? — глаза подполковника полезли на лоб, когда он прочитал первое заключение. — Отравление ядовитыми грибами, предположительно бледными поганками. Он чего, совсем сбрендил — какие, на хрен, поганки в апреле? Далее, — он взялся за второе заключение, — смерть в результате дизентерии? Следующее — запущенная форма туберкулеза. Это еще куда ни шло. Инфаркт, инсульт, еще инсульт. Воспаление легких. Производственная травма… Поскользнулся, упал шеей на острый сучок, пробита сонная артерия, спасти не удалось.
— Я вот что заметил, — сообщил старлей Хозяину, — в первых случаях при осмотре тела Кукушкин указывал на какие-то то ли царапины, то ли небольшие ранки в области шеи. Вот здесь тоже, сначала он их указал, а затем вымарал… Как незначительные повреждения, которые, по его мнению, не могли привести к летальному исходу. Все-таки лесоповал, заключенные часто царапаются о сучки и ветки. А может им вкалывают чего-нибудь? Яд? Я вот недавно киноху смотрел, так там один…
— Кончай трепаться, лучше пойдем сами глянем…
— Куда пойдем? — неожиданно побледнел старлей.
— В холодильник! Жмуров посмотрим.
— А… Чего я там не видел?
— Ты чего, старлей, жмуров боишься? — язвительно спросил Хозяин.
— Ну, не то, чтобы боюсь, — попытался отбрехаться Филиппов, — просто у меня желудок слабый, больной! Я же Кукушкину так и говорил, язва, мол у меня…
— Вот что, Олег, — ухмыльнулся Владислав Борисович, разливая остатки коньяка по стаканам, — вот тебе сто грамм лекарства, пей! — и он залихватски опрокинул в рот свою норму. — Чтобы русский офицер жмуров боялся? Пошли, салага!
— Может, пару солдат с собой возьмем? — робко предложил Филиппов. — Чего мы мараться будем?
— Тут ты прав, — согласился Хозяин, выходя на улицу. — Бери двоих бойцов и к холодильнику.
Большой стационарный рефрижератор, в котором лагерные повара хранили замороженные запасы продуктов, находился в дальнем конце лагеря, почти возле самых вышек с колючкой. Пока подполковник шел прогулочным шагом к холодильнику, покуривая на ходу сигаретку, лейтенант галопом сбегал в часть и, прихватив двух рядовых, нагнал Хозяина. Солдаты быстро открыли дверь рефрижератора и прошли внутрь. Следом за ними степенно вплыло в холодильник и высшее руководство лагеря. После теплого, пятнадцатиградусного майского денька в промозглом рефрижераторе старлея зазнобило, а кожа покрылась гусиными пупырышками. Вдоль стены на пустых поддонах, в близком соседстве с разделанными бычьими тушами, лежали, ничем даже не прикрытые, голые тела мертвых зэков. Филиппову от такого близкого соседства — а он вчера с удовольствием рубал заправленную мясом картошку — стало дурно. Не спасло положение даже дорогое спиртное лекарство, влитое внутрь старлея Хозяином. Филиппов икнул раз, икнул два, а затем, закрыв ладонями рот, пулей вылетел из холодильника.
— Мать твою! — укоризненно глядя вслед Филиппову, произнес подполковник. — Файхаддулин!
— Я! — отозвался рядовой.
— Бери этого жмура за ноги. Никольский, а ты за руки! Переворачивайте его на спину, — приказал подполковник.
Он наклонился и внимательно осмотрел шею трупа.
— Этого в сторону. Доставай следующего. Следующего.
Солдаты небрежно двигали покойников, словно складывали штабелем обычные бревна.
— Хорош! — распорядился Хозяин. Несмотря на минус в морозилке, его пробил холодный пот — как верно заметил старлей, у всех трупов имелись в наличие одинаковые отверстия в области шеи. Такие две маленькие ранки. В каждой, без исключения, шее. Подполковник в сердцах сплюнул и распорядился:
— Складируйте их обратно. После — свободны!
Выйдя из холодильника он нос к носу столкнулся с Филипповым, который бледностью своего лица мог бы поспорить с замороженными в морозилке жмурами. Подполковник обреченно взмахнул рукой.
— Не офицерский состав, а сборище кисейных барышень! На вас только добро переводить! — намекнул он на зря загубленный коньяк.
— Есть ранки? — нервно вытирая с подбородка клейкие ниточки слюны, спросил Филиппов.
— Есть, едрен батон! Причем у всех…
— Значит, шерстит кто-то петушиный барак, Владислав Борисович! Валит опущенных почем зря!
— Вот что, Олег. Приведи ко мне Скирдаченко.
— Скруджа?
— Он же у нас авторитет. Вторая власть… Ему за беспредел тоже, небось, отвечать неохота. Вот и поговорим по душам. Глядишь, и договоримся.
* * *
Евгений Скирдаченко, смотрящий Барановского ИТК, в этот пригожий майский денек, блаженно развалился на завалинке разделочного деревообрабатывающего цеха, положив под голову свернутую колбасой фуфайку. Рядом с авторитетом, пуская в облака струйки ароматного табачного дыма, зубоскалило ближайшее окружение неофициального лагерного босса. Хотя это нужно еще посмотреть, кто на зоне неофициальное начальство?
— Скрудж, Кум в нашу сторону шпилит, — предупредил смотрящего один из его шестерок.
Авторитет вяло приподнялся с завалинки, уселся, оперевшись спиной в подгнившую дощатую стену цеха.
— Скирдаченко! — стараясь придать голосу отсутствующую твердость, рявкнул старлей. — Опять разлагаешься? Почему не на рабочем месте? Встать, когда с офицером разговариваешь!
— Слушай, начальник, — делано ковыряясь в зубах щепочкой, развязно ответил Скрудж, нехотя поднимаясь на ноги, — чего шумишь? Мужики норму бьют?
— Ну, вроде бы, бьют, — нехотя согласился Филиппов.
— Не вроде бы, а сверх нормы! — веско поправил авторитет. — И заслуга в этом всецело моя!
— Кончай лясы точить! — неожиданно озлобился старлей. — Быстро к начальнику лагеря!
— К Хозяину? — удивленно переспросил Скирдаченко. — С какого перепугу такая честь?
— Там узнаешь! — многозначительно пообещал Филиппов. — Давай, двигай телом!
— Осужденный Скирдаченко Евгений Николаевич, статья… — привычно произнес Скрудж, переступив порог кабинета Хозяина.
— Да знаю я твою статью, — сказал подполковник. — Проходи, Евгений Николаевич, садись. Лариса, — крикнул он громко, чтобы было слышно в приемной, — два чая, да покрепче.
На этот раз секретарша не ударила в грязь лицом и быстренько сообразила два стакана чая.
— Угощайся, — Хозяин подвинул один из стаканов к Скруджу. — Печенье, конфеты, не стесняйся.
— С чего такая щедрость, гражданин начальник? — поинтересовался теперь уже у Хозяина Скрудж. — Если к сотрудничеству склонить меня хочешь, так это дохлый номер! Ты ж знаешь, я в отрицалове, и работать ни за какие коврижки не буду! Для авторитета моего уровня — это западло!
— Ты чаек-то пей, остынет, — ласково произнес Алексеев. — Про тебя мне все известно, про авторитет твой, воровской, про отрицалово… Я ведь не первый год в исправительной системе, и кой-какие понятия тоже имею. Если бы мне было нужно, то и ты, и твоя кодла блатная из БУРа бы не вылезали! Только я не дурак…
