Воспользовавшись тем, что пострадавший находился без сознания, сбегал к ручью, струившемуся в нескольких шагах. Набрал в ковш воды. Отрезал кусок плаща и, смачивая его, обтер бедро аборигена, отворачивая глаза, когда невмоготу становилось смотреть на рану. Обкорнал нижний край своей нижней сорочки и получившимся бинтом с грехом пополам перетянул бедро. Активировал аптечку в ножнах и сделал два укола. Чуть выше раны и в шею, общеукрепляющий. Последний штришок — подложил под голову аборигена рюкзак. Лежи, голубчик, выздоравливай.
Несколько раз его вызывали на связь — Алексей Сковородников без лицемерных ахов отключал передатчик. Что делать, он знал и без указаний сверху.
Будем надеяться, что земное лекарство подействует и абориген оклемается. Однако с такой ногой он не ходок. Ожидать, когда рана перестанет его беспокоить, бесперспективно — не ясно, сколько дней это займет. А очередной караван паломников вроде бы должен выступить на днях. Сидя на месте, они не успеют примкнуть к нему. Не далее, чем в километре отсюда, должна быть река, ниже по течению которой стоит Кащеевка. Вот и выход: сделать лодку, дотащить раненого до нее и доплыть до места сбора каравана. В любом случае плыть лучше, чем продираться по лесу. Остается реализовать принятое решение правильной последовательностью действий.
Для облегчения знакомства желательно быть рядом, когда абориген очнется. Поэтому сейчас надолго отлучаться нельзя. Разведывательный поход к реке придется отложить. Ладно, займемся приготовлением пищи насущной для укрепления сил выздоравливающего. Надо напоить его чем-нибудь горячим. Жаль, что нет котелка, не в чем вскипятить воду. Придется испытать на практике вычитанный в далеком детстве способ — подогревание воды горячими камнями.
Алексей Сковородников обследовал каменистый участок русла ручья. Нашел подходящий валун у самого среза воды. Вырезал в нем впадину литров на десять — нож резал твердый камень с такой же легкостью, как и дерево. Набрал камней для ложа костра и для нагрева. Стаскивая в одно место сушняк, пригляделся к окружающей растительности с точки зрения потребителя. Новый взгляд открыл неисчерпаемые лесные богатства — дикую смородину и малину, орешник, яблони и груши, приятно пахнущие травы. Одна из них очень напоминала земной иван-чай.
Он не знал, сколько потребуется нагревать камни, и потому расстарался от души, накромсал гору заготовок для костра. Сложил из самых сухих веточек пирамидку. Разжег, надавив на них плашмя лезвием ножа. Под слабым ветерком костер быстро набрал силу. Между подбрасыванием в него новых порций сушняка Алексей Сковородников срезал здоровое деревце и смастерил необходимые орудия — длинную кочергу и ухваты для камней. На три четверти залил водой сделанную в валуне емкость.
Периодически интересовался состоянием больного. Тот все не приходил в сознание. Однако прежнее лихорадочное состояние его вроде бы сменилось здоровым сном. Раны подсыхали прямо на глазах. Щеки порозовели. Изредка слышалось похрапывание.
Скрашивая томительное ожидание, Алексей Сковородников принялся мастерить лук, используя для тетивы несколько нитей, вытянутых из веревки. Непростую задачу поставило изготовление стрел — не было под рукой ни наконечников, ни чего-либо подходящего для оперения. Он исхитрился вырезать стрелы в виде двух конусов: короткого, имитирующего острие, и длинного, с прямой серединой и расширяющегося в конце. Опробовать не стал. Решил, что приноровится, когда придет время применить оружие по назначению.
Очнулся абориген, когда терпение у Алексея Сковородникова почти исчерпалось. Рывком сел. Вскрикнул, схватившись за больную ногу, и изошелся в кашле. Затем его вытошнило. Алексей Сковородников принес ему холодной воды из ручья, напоил. Отдышавшись, абориген произнес необходимое:
— Слава Создателю!
— Вечная слава!
Интересные ощущения, подумал Алексей Сковородников. Его, конечно, заставили выучить язык консов в совершенстве. Точнее, в той степени, в которой его восприняли корабельные лингвисты. Однако Рональд Грей настоял, чтобы «во избежание» поставили еще и стойкий пси-блок. И сейчас у него в голове промелькнуло положенное «слава», а выговорилось нечто вроде «осанёво», причем с ударением не на ё, а на первое о. Да, не будет, видать, у него проблем с разговорной речью. Главное — знать, что сказать. Подсознание само заменит привычные слова на местные.
Абориген долго с подозрением разглядывал свои раны. Попробовал пошевелить ногой и страдальчески скривился. Но невольные стоны сдержать сумел.
— Кто ты, — спросил Алексей Сковородников и по наитию добавил: — путник?
— До того, как я встал на Путь к Создателю, меня звали Амад и был я поэтом в Хрусте. А ты? Кем был ты, путник?
Правильно, стало быть, я прилепил обращение, подумал Алексей Сковородников.
— Смотрителем вершин в Магоре. Звали меня Алек.
— Магоре… Магоре… это у самого края мира?
— Да, за Перевалом Абара. В ясную погоду из нашего села видна Граница. Мы крайние. За нами никто не живет.
— Смотритель, значит… Воистину наступают последние дни, коли даже смотрителей отправляют в Путь… Правда, если имя смотрителя начинается на «а», и он вполне взрослый человек, то, может быть, последние дни уже прошли, а мы и не заметили…
Так, где-то допущена неточность. Что-то экспедиционные умники не учли. Профессию ему подобрали по принципу минимума обязанностей. Смотрители вершин в Магоре по сути были своеобразными метеорологами и, по мнению большинства астронавтов, вообще ничего не делали — единственной их заботой было смотреть по сторонам и предупреждать односельчан об изменении погоды. Может, этих смотрителей редко отбирали в паломники? Надо бы уточнить. А имя… хотел он назваться Олеком, да в последний момент решил все же приблизить звучание вымышленного имени к своему собственному. Зря, видать. Скорее всего, буква, с которой начинается имя, означает еще и общественный статус обладателя. Ладно, будем считать, что погрешность допустимая. Все возможно в этом мире. Откуда Амаду знать, как ранжируются по важности профессии в Магоре? Или все же переиначить свое имя? Не ясно, правда, как это сейчас сделать.
— Как ты дошел до жизни такой? — спросил Алексей. Главным образом для того, чтобы направить мысли Амада в другое русло. — Еле живой ведь. Я думал: все, не жилец ты.
— Ах, по глупости своей, — абориген невольно махнул рукой и принялся сбивчиво рассказывать.
Оказывается, он решил спрямить путь и пошел вдоль Змеиного ручья — запомним, подумал Алексей Сковородников: ручей называют Змеиным. Торопился, так как подзадержался с выходом — перед этим в Лоскаве, в котором останавливался, играли свадьбу. Он пел свои баллады и пил пиво. На следующий день спал почти до полудня. Чтобы наверстать время, шел всю ночь. Под утро наступил на гадюку. Она укусила его два раза в правую ногу. Пока отбивался от нее, потерял посох. Побежал и, как назло, влетел в шакалье логово. Обычно эти сумеречные животные, поджав хвост, убегают от человека. Но тут особый случай — шакалиха заподозрила, что покусились на ее детенышей. А зубы у нее оказались острыми, злобы — хоть отбавляй. Она нанесла ему несколько тяжелых ран. Вновь пострадала в основном правая нога. Еле живой, истекающий кровью, с сильной болью в многострадальной ноге, задыхающийся, Амад, оставшись один, потерял сознание.
— Я полагал, что уже не очнусь, и путь мой закончится, едва начавшись, — сказал он. — Что ты сделал с моими ранами?
— Обтер.
— Чем? Что за чудодейственное средство?
— Да так… — замялся Алексей Сковородников. Не рассказывать же аборигену про свою аптечку. — Я знаю некоторые лечебные травы.
— Травы… Не зря говорят, что вы, жители окраин мира, сплошь колдуны. Гадючий яд ты тоже выдавил своими травами? Он причиняет не только боль, но и удушает. Я же дышу сейчас вполне свободно.
— И яд тоже, — твердо ответил Алексей Сковородников, преодолевая сильное внутренне сопротивление. Врать — так до конца.
